Антон Мухин - ЭМАС

Инженер сморщил лицо и вот-вот готов был зареветь, как маленький ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. Егор хотел было сказать Юрочке, чтобы тот вернул ему его вещь. Но юродивый заголосил сам.

— Дьявол искушает тя, Егор, как Христа в пустыне. Разжалобить слезами хочет. Пойман, пойман волк и изобличен перед твоим лицом, Егор, и перед всем миром. Вели же предать его смерти! Или сам уже под власть его попал и печать зверя носишь?

Егор оглядел собравшихся. На беду, вменяемая часть безномерных, которая была в большинстве, находилась на охоте, в пакгаузе же собрались в основном подобные Юрочке. Но и они, пожалуй, были настроены мирно или, по крайней мере, оставались управляемыми.

— Вели им забить его, — внезапно услышал Егор шепот стоявшего позади чиновника. — Вели, такой шанс нельзя упускать. Мы должны сплотить их кровью.

Хрулёв, разумеется, не собирался этого делать, но молчал, отчаянно пытаясь придумать слова, которые, с одной стороны, нивелировали бы все обвинения Юрочки, а с другой — помогли красиво выйти из ситуации.

— Если ты не скажешь, скажу я, — прошипел Пётр Ипполитович.

Этого, конечно, допускать было нельзя. Но вместо того, чтобы развернуться и отрепетированным в кабацких драках ударом в челюсть уложить тщедушного Победоносцева, Егор пошел по самому простому пути.

— Смерть ему, — закричал он.

Юрочка толкнул инженера, удивленно глядящего на Егора, на пол, и принялся яростно лупить его кулаками. Несмотря на высокий рост, ручки у него были тоненькими и слабыми, так что выглядело это скорее комично, чем опасно. Но остальные безномерные вдруг с неожиданным остервенением бросились на Кульпу и стали избивать его ногами, норовя попасть по лицу.

— Изыди, дух сотонинский, изыди! — голосил юродивый.

Он отбросил конпутатрум, который покатился по полу прямо к ногам стоявшего в углу и молча наблюдавшего за всей этой сценой Зубатова.

Егор в ужасе бросился из пакгауза.

В ожидании Ольги время тянулось медленно, как долгий состав из барок с дровами, который, пыхтя и испуская дым, тащил по каналу небольшой буксир. Над ним стремительно неслись паровозы-экспрессы, как будущее над прошлым, и он ласково коптил их стальные брюшки. Вместе с буксиром по воде плыл мусор. Безработные, бродяги и дети сидели на грязных берегах канала и медленно двигали руками — из окна было не понять, что они делают. Бородатые дворники в белых фартуках лениво перемещались по пространству набережной, сметая невидимый сор. Зубатов с удивлением заметил, что стало тихо, словно бы время совсем остановилось.

Надворный советник Зубатов, бывший начальник Особого отдела Департамента полиции, конечно, не мог участвовать в террористическом акте против ЭМАСа, который задумывала Ольга. Но мог ли студент Серёжа Зубатов, участник революционного кружка, собиравшийся стрелять в великого князя Владимира Александровича? Ах, да, он же назвал полиции имена всех своих товарищей, предал, но разве и они не были предателями? Разве не помог он им, надев на них кандалы и отправив на каторгу, стать вместе с Анной героями неслучившегося подвига. И не настала ли теперь его очередь?

Все эти последние дни Зубатов жил в состоянии эйфории. Её можно было списать на влюбленность, но на самом деле он переживал возвращение в прошлое. Анна под видом Ольги вылезла из петли, совсем не оставившей следов на её шее, и вернулась к нему.

Ольга пришла тихо — привыкший к ней Фёдор открыл входную дверь и тактично исчез, и Зубатов не услышал её, глядя в окно, пока девушка не бросила на стул перчатки, звякнувшие маленькими пуговицами. Потом, ни слова не говоря, она стянула всю одежду и вытянулась на коленкоровом диване.

— Холодный же, — сказал Зубатов.

— Иди, ты меня согреешь, — весело ответила она.

Но Зубатов не двигался. Он чувствовал, что сегодня всё решится, что слова будут произнесены, всё, как тогда. Глупый, глупый, зачем он позволил себе влюбиться, зачем повторять!

Ольга встала с дивана, подошла к нему сзади и обхватила руками.

— Ты, я надеюсь, понимаешь, что стрелять буду я?

— Послушай, — он повернулся. — Ты же сама говорила, что среди безномерных есть несколько человек, из которых можно создать боевую группу и организовать покушение по всем правилам. Расставим их по местам, обеспечим бомбами. Мы тоже будем с тобой рисковать. Случись что — нас, как руководителей, повесят первыми. И даже, скорее всего, вместе.

— Ты же понимаешь, что нет. Что убивать чужими руками еще подлее, чем не убивать.

— В каждой организации есть те, кто придумывает, и те, кто исполняет. И первые должны иметь шанс выжить, чтобы продолжать.

— Я не организация. Я не хочу продолжать. Я просто хочу остановить ЭМАС.

— Тогда давай сделаем это так, чтобы тебя не схватили.

— Нет. Я должна повиснуть. Я должна была повиснуть вместе с Фаустом еще тогда. Я долго не понимала, почему этого не случилось, и теперь только поняла. Бог дал мне время, чтобы отомстить за них. А потом я встречусь с ним… в Вальгалле. Или где-нибудь еще. Нет, мне нравится Вальгалла! Я буду валькирией.

Ольга встала, откинув голову назад и отведя руки, изображая себя летящей в порыве ветра, сама подставляя свою ничем не защищенную шею.

— Ты любишь Фауста больше, чем меня?

Она опустила глаза.

— Не спрашивай. Я благодарна тебе. Без тебя я бы не осознала всё это, осталась бы среди Егоровых безумцев и сошла вместе с ними с ума. Ты дал мне воздуха, вытащил. Не спрашивай ничего. Иди ко мне.

— Извини, я сейчас не могу.

— Ты мне нужен, именно сейчас. Ты останешься и напишешь про меня книжку, как Савинков. Ты останешься, и тем самым позволишь мне существовать. Ты будешь ЭМАСом!

Ольга потянула его на диван, но Зубатов покачал головой и остался у окна. Тогда она легла сама и стала ждать, пока он придет.

Второй раз Аня сыграла с ним эту шутку. Второй раз оказывалось, что его она любила меньше, чем свою смерть.

Далеко справа, если смотреть по каналу в сторону залива, над Варшавско-Балтийским вокзалом, возвышалась причальная башня Общества трансъевропейских воздушных линий, цеппелины которых, по причине войны в Европе, летали только над нейтральной Скандинавией, до Стокгольма и Осло. И были деньги и паспорта, чтобы прямо сейчас, собрав чемоданы, вдвоем выбежать на улицу, доехать, подняться на долгом лифте наверх башни, закрыть дверь уютной каюты и уже через 8 часов быть в Стокгольме и поселиться в каком-нибудь маленьком отеле на одной из этих перепутанных средневековых улочек, в комнате на последнем этаже, под черепичной крышей. И вечером, смеясь другу другу, идти под дождем по скользким булыжникам, выискивая кафе, где съесть булки со сливками.