Антон Мухин - ЭМАС

— Егор сам всё это понял?

— Егор появился сам по себе, если вы об этом. Но там есть такой очкастый, Пётр… не помню отчества. Мы кое-что ему рассказываем. Хотя Егор — умный парень, надо отдать ему должное.

— Зачем рассказываете?

— Когда создаешь новый мир, лучше сразу предусмотреть в нём уголок для зла и следить за тем, что в этом уголке происходит. По крайней мере, будешь знать, где зло находится и как выглядит. А то еще вызреет где-нибудь само… Так вот, новый мир. Государство издает законы, а тюрьма является средством принуждения к их исполнению. Когда угроза отключения станет сопоставимой с угрозой тюрьмы, ЭМАС сможет создавать свои собственные законы — и они будут сильнее государственных! А потом мы покроем сетью наших проводов империю и всю Европу. И распространим на них свою власть. Но это всё — впереди. А пока мы внедрим балл благонадежности. Он будет нужен для занятия любой должности — от ординарного профессора до министра. И этот балл буду устанавливать я!

Ламкерт перевел дух.

— Вот, таков будет новый мир. Вы придумали его 15 лет назад и подверглись осмеянию. А теперь я предлагаю вам помочь мне его создать… Впрочем, у вас есть возможность застрелить меня и отправиться на виселицу. Как угодно.

В этот минут за окном грохнула полуденная пушка.

— У вас еще минута на размышление, — улыбнулся Ламкерт. — Кстати, чтобы быть честным, я предупрежу вас об одном условии. Впрочем, вы, вероятно, про это знаете, но всё же. Если вы решите укокошить меня, вникнув во все детали и договорившись со Столыпиным, что он поддержит вашу кандидатуру на пост директора-распорядителя, то у вас ничего не выйдет. Поскольку шестерни находятся в постоянной работе и изнашиваются, а у нас тут, на минуточку, 65 721 фут зубчатых передач, каждый день в 12 часов я должен вводить в головную машину специальную корректировку скорости их вращения. Корректировка рассчитывается по формуле, которую знаю только я. Если со мной вдруг что-то случится, уже через несколько дней машины начнут давать сбои. Надеюсь, я не умру внезапно и успею сообщить формулу тому, кого изберу наследником. Не исключаю, что даже и вам.

— 65 721 фут? — переспросил Зубатов.

— Именно!

Ламкерт подошел к небольшому ящику на стене и открыл его. За дверкой было три верньера с цифрами, похожие на кодовый замок сейфа. Ламкерт повернул их и закрыл крышку обратно.

— Приходится каждый день в 12 быть в конторе. Тяжело. Но доверять никому нельзя… Итак, ваше решение?

— Всё-таки довольно странно, что вы готовы сделать своим ближайшим помощником человека, только что собиравшегося вас убить.

— Странно — это когда наоборот. Из гонителей христиан всегда получаются самые крепкие духом апостолы, тогда как из верных учеников — Иуды. Впрочем, не забывайте: благодаря машинам, я вижу все закоулки вашей (как, впрочем, и любой другой) души. Я понимаю ваши мотивы, мысли и эмоции. Не интуицией, как какой-нибудь Распутин, а математически, то есть точно. Я рассчитал вас и разработал алгоритм, предложив вам решение на перфокарте.

— Вы всё сделали правильно. Я согласен.

— Иного и не ожидал, — улыбнулся Ламкерт.

Зубатов вынул часы. Они показывали семь минут первого. Ольга уже давно была внизу, в ресторане напротив подъезда ПТА, за ближайшим к двери столиком, нервно взбалтывая на дне чашки остаток кофе.

Вдвоем с Ламкертом они вышли в приемную.

— Александр Владимирович, позвольте документ, который я утром просил вас подготовить, — обратился директор к секретарю.

Тот подал машинописный лист на конторском бланке ПТА.

— Это приказ о вашем назначении моим товарищем, — сказал Ламкерт. — К работе можете приступать с завтрашнего дня. А сейчас мне надо идти.

Секретарь поднял трубку телефона и вызвал директорский мотор к подъезду. Они вместе вышли на лестницу.

— Вы не хотите мне ничего сказать? — спросил Ламкерт.

Зубатов пристально посмотрел на него.

— Когда сядете в автомобиль, занимайте место не как обычно, а рядом с водителем. И езжайте не на Невский, а под арку на Дворцовую, — соврал Зубатов.

— Спасибо, — улыбнулся Ламкерт. — Именно на совет такого рода я и рассчитывал.

Он спустился по лестнице, а Зубатов отстал и подошел к окну. Ольга вышла из ресторана, как только подали машину, и теперь стояла, сжимая ридикюль, и Зубатов не видел, но чувствовал, как побелели её пальцы. Потом Ольга бросилась к нему — конечно, не к нему, а к вышедшему Ламкерту, на ходу доставая браунинг.

Директор-распорядитель был так уверен в себе, что даже не испугался подбегавшей к нему барышни, хотя ему хватило бы времени, чтобы укрыться за автомобилем. Ольга выстрелила раз, наверное, пять — с каждой попадавшей в него пулей Ламкерт взмахивал руками, таращил глаза и хватал ртом воздух, как рыба в аквариуме, а на дубовые двери за его спиной вылетали брызги крови и кусочки мяса. Потом он, наконец, грузно осел на землю, упал затылком о мостовую и посмотрел вверх, на Зубатова, удивленными мертвыми глазами.

Ольгу схватили за руки — за одну дворник, продолжавший отчаянно свистеть в свисток, который забыл выплюнуть изо рта, за другую — городовой. Они неловко повалили её на землю, на спину, и — Зубатов был уверен — она увидела его в окне. Он посмотрел на часы — 12:19.

Потом Зубатов много раз возвращался в памяти к двум минутам начала первого часа этого дня — седьмой и девятнадцатой.

Он собирался умереть за Ольгу, но ей это было не нужно. Она любила Фауста и хотела пройти его путем — в чём же была его вина, когда он позволил ей сделать то, что она желала? И если не было его вины в предательстве её, то не предал ли он самого себя? Да, предал, но — какого? Того прежнего себя, проводившего время в бессмысленном существовании, невостребованного и непонятого. Но нового, обретшего смысл и цель, — нет, не предал. А старого разве теперь жаль?

Он мог бы спасти Ламкерта от смерти — но вот это-то было бы настоящим предательством Ольги. И его самого, потому что новому смыслу и цели старик был совершенно не нужен.

Придя в обед домой, Зубатов достал из ящика конпутатрум — единственное, что осталось от инженера Толоконникова. Ввел длину зубчатых передач и время до ближайшей корректировки — 24 часа. Прибор зажужжал колесиками и выдал число 32. Зубатов усмехнулся, достал из ящика стола лист бумаги и сел писать.

«Ваше высокопревосходительство Пётр Аркадьевич!

Вам, вероятно, известно о необходимости регулярно, в 12 часов дня, вводить специальный код в ЭМАС, что до своей сегодняшней трагической гибели делал О-Ф. И. Ламкерт. Так случилось, что я был назначен товарищем директора-распорядителя за несколько минут до этих несчастных событий и являюсь единственным обладателем указанного кода. Готов прибыть к вам в любое время для обсуждения возможности назначения меня на пост директора и перспектив тесного сотрудничества ПТА с вверенным вам министерством.