Антон Мухин - ЭМАС

Зубатов замолчал. Никто из думцев не решился ему хлопать, но и ни один не стал ничего кричать. Так, в гнетущей тишине, он покинул зал Таврического дворца, в котором никто больше не поднимал вопрос об ЭМАСе.

Столыпин, когда ему пересказали эту сцену, долго смеялся.

— Правительство дало людям возможность знать правду? Так и сказал? И не покраснел? — переспрашивал он, хлопая себя по коленке. — А они все смолчали? И Пуришкевич с Марковым Вторым? Стареют, подлецы! Раньше бы Серёжа из Думы так просто не ушел!

Прямейшим следствием выступления Зубатова в Думе стало то, что партийная пресса прекратила нападки на правительство по поводу «кризиса катастроф», как его успели окрестить. И вообще, газеты то ли устали об этом писать, то ли не могли придумать, каким бы еще образом укусить правящую верхушку, без чего, понятно, ни одно издание не может рассчитывать на популярность. Падения на рельсы продолжались, но из-за снижения интенсивности движения поездов они уже не приводили к таким последствиям, как раньше.

Зубатов регулярно получал сводки об использовании поиска и вообще статистику по употреблению слов в переписках. «Катастрофы» по-прежнему оставались на высоком месте, но упоминание сектантов и их требований снижалось. То есть удалось разорвать связь между ними: первые становились чем-то обычным, неизбежным злом и ценой прогресса, вторые же уходили из сферы внимания общества. Обо всём этом Зубатов докладывал Столыпину, подчеркивая роль ЭМАСа в перенаправлении общественного мнения в нужную сторону.

Через две недели «кризис катастроф» практически прекратился, и правительство готовилось в полной мере восстановить движение по воздушным железным дорогам, слабость которого грозила новым кризисом — снабжения. Накануне Столыпин имел приватную беседу с Зубатовым с целью выяснить его мнение о безопасности такого шага.

— С момента начала кризиса машины ЭМАСа сделали такой прогресс, которого я, признаться, даже не ожидал, — ответил директор-распорядитель ПТА. — Если сначала досье на каждого абонента мы формировали исходя из частоты употребления слов в его электрограммах, то теперь, благодаря накопившимся сведениям, мы учитываем также слова, которые он ищет, бюллетени, которые читает, и испытываем механизмы анализа не отдельных слов, но целых выражений. Таким образом, мы уверены, что можем подобрать для каждого абонента, обратившегося к поиску, бюллетень с изложением той точки зрения, которая свойственна его собственному мировоззрению. Более того — скоро машины научатся сами создавать новые бюллетени, несколько видоизменять существующие и подавать их абоненту в более подходящем для него виде с добавлением того, что необходимо нам.

В общем, резюмировал Зубатов, ЭМАС позволит не только отслеживать настроения в обществе, но и влиять на него. Поэтому он со своей стороны, как директор-распорядитель ПТА, не видит противопоказаний к запуску движения. Но считает нужным узнать по этому поводу мнение Департамента полиции.

— Очень хорошо, — кивнул Столыпин. — Мнение Департамента, Сергей Васильевич, в целом солидарно с вашим. Лопухин докладывал, ему удалось выйти на след секты и удостовериться, что она практически распалась. Самоубийства её членов не привели к желаемому результату, мы не только не отказались от машин, но и сделали их сильнее. Эти напрасные смерти деморализовали остальных, а рассредоточившись, они потеряли связь друг с другом. Ведь, кроме ЭМАСа, других удобных способов коммуницирования, считайте, что и не осталось. Лопухин полагает, что возможны еще отдельные редкие падения под поезда, но не более.

— А что стало с их предводителем?

— Рабочим Хрулёвым? Исчез. Информаторы Лопухина утверждают, что он якобы решил начать всё с начала. Но больше мы ничего не знаем. Не думаю, что он представляет угрозу.

— Да, пожалуй, что нет. Если только он начнет какую-то деятельность, мы обязательно будем об этом знать, — сказал Зубатов.

— А скажите, — спросил вдруг, немного замявшись, Столыпин, — многие мои коллеги и вышестоящие лица высказывают мнение, что раз всё так благополучно, можно, не опасаясь возникновения паники, исключить из поиска, а может быть, и вообще, бюллетени сектантов и прочих неблагонадежных лиц. Я высказывал им, что вы будете против, но всё же дал обещание обсудить это предложение с вами.

— Категорически против. Доступность в определенной пропорции подлинных бюллетеней самых разных взглядов гарантирует, что абоненты будут полностью доверять ЭМАСу. К тому же — мы с вами работаем для того, чтобы сделать общество лучше, а не для того, чтобы лишить людей провозглашенной высочайшим Манифестом 17 октября свободы слова и совести. Так, по крайней мере, мне представляется.

— Совершенно справедливо, Сергей Васильевич, — согласился Столыпин. — Так им и передам: гарантированные высочайшим манифестом свободы не могут быть попраны.

Выйдя из квартиры министра у Цепного моста, Зубатов, вместо того чтобы велеть шоферу свернуть на Большую Морскую, в контору ПТА, приказал ехать по Фонтанке в сторону взморья. Уже зажглись фонари, прикрепленные вместо фонарных столбов к опорам воздушной железной дороги, и паровозный дым черной ватой висел в воздухе, накрывая город собой, как одеялом. От этого воздух внизу, под ним, оставался теплым, грезящим недавно умершим летом.

Автомобиль Зубатова полетел по набережной, мимо Симеоновской церкви и цирка напротив неё, пересек Невский и уже минут через десять остановился у большого здания из красного кирпича, сразу за Египетским мостом, — бывшего 2-го резервного цеха Главконтупра, ныне переданного вместе со всеми табуляторами в ведение ПТА. Толстые отростки проводов выходили из него в разные стороны и, разветвляясь, расползались по Петрограду.

— Подожди здесь, — велел Зубатов шоферу и вышел.

Два солдата из откомандированной для охраны жизненно важных систем ЭМАСа 2-й роты Измайловского полка вытянулись во фрунт и взяли на караул. Надо было пройти еще три двери, чтобы оказаться, наконец, в главном машинном зале.

Как иных завораживают прободающие облака горы, или стремительное течение воды, или неподвижная гладь лесных озер, так могут завораживать и строгие ряды уходящих в глубину цеха табуляторов, ярко освещенные свисающими из темноты под потолком электрическими лампочками. Изогнутые провода входят в деревянные параллелепипеды их корпусов, как сосуды в клетки организма, неся кровь — электрические импульсы. Миллиарды шестеренок вращаются внутри — каждая бесшумно, но вместе они издают не то звук, не то вибрацию, подобную ровному дыханию здорового спящего организма.