Роберт Маккаммон - Лебединая песнь

Карла вернулась с несколькими мисками и начала разливать в них варево.

— Скверные времена, — тихо сказал Слай Моуди, глядя на дерево. Потом его взгляд прояснился, и он слабо улыбнулся. — Это моя яблоня! Да, сэр! У меня был яблоневый сад прямо за этим полем. Собирал урожай бушелями, но, после того как это случилось и деревья засохли, я начал рубить их на поленья. Ведь не хочется ходить за дровами далеко в лес, ага! Рэй Фитерстоун замерз до смерти в сотне ярдов от собственной двери. — Он на мгновение примолк и тяжело вздохнул. — Я посадил эти яблони своими руками. Смотрел, как они росли, как плодоносили. Вы знаете, какой сегодня день?

— Нет, — сказал Джош.

— Я веду календарь. Делаю метку каждый день. Извел множество карандашей. Сегодня — двадцать шестое апреля. Весна. — Старик горько улыбнулся. — Я вырубил их все, кроме одного, и бросал в огонь полено за поленом. Но будь я проклят, если смогу ударить топором последнее. Черт меня побери, если смогу.

— Еда почти готова, — объявила Карла. У нее был северный акцент, совершенно отличный от тягучего миссурийского говора Слая. — Идите есть.

— Постойте. — Слай посмотрел на Расти. — Помнится, ты сказал, что ты с двумя друзьями?

— Да. С нами еще девушка. Она… — Он быстро взглянул на Джоша, потом опять на Слая. — Она в сарае.

— Девушка? О господи, парень! Веди ее сюда, пусть поест горяченького!

— Гм… Я не думаю…

— Иди и приведи ее! — настаивал Слай. — Сарай не место для девушки.

— Расти, — позвал Джош, вглядываясь в окно. Быстро опускалась ночь, но он еще различал последнюю яблоню и фигуру, стоявшую под ней. — Пойди сюда на минутку.

Снаружи Сван, придерживая одеяло вокруг головы и плеч, как капюшон, смотрела на ветки тоненькой яблони. Киллер, сделав пару кругов вокруг дерева, вполголоса залаял, просясь вернуться в сарай. Ветки над головой Сван двигались как тощие, ищущие руки.

Она прошла вперед — ее сапоги погрузились в снег на пять дюймов — и положила голую ладонь на ствол дерева. Под ее пальцами был холод. Холод и то, что давно умерло.

«Совсем как все остальное», — подумала она. Все деревья, трава, цветы — все без листьев, выжжены радиацией много лет назад.

Но это было симпатичное дерево, решила она. Оно полно достоинства, как памятник, и не заслужило того, чтобы стоять в окружении уродливых пней.

Она знала, что звук боли в этом месте был долгим воплем агонии.

Ее рука легко поглаживала ствол. Даже погибшее, это дерево сохраняло в себе что-то гордое, что-то непокорное и стихийное — дикий дух, как у огня, который нельзя уничтожить окончательно.

Киллер тявкал, убеждая Сван поспешить, что бы она ни делала.

— Хорошо, я… — сказала Сван и замолчала.

Ветер завывал вокруг нее, дергая за одежду.

«Может ли это быть? — удивилась она. — Мне это не снится? Я и не мечтала об этом».

Ее пальцы чувствовали покалывание, едва заметное, чтобы различить его сквозь холод. Она положила ладонь на ствол. Пощипывание, похожее на булавочные уколы, пронизывало ее руку — пока еще слабое, но нараставшее.

У Сван заколотилось сердце. Жизнь, осознала она. Здесь, глубоко в дереве, еще теплилась жизнь. Она так давно — слишком давно — в последний раз ощущала биение жизни под своими пальцами. Это чувство стало для нее почти новым, и она поняла, как сильно скучала по нему. То, что она ощущала, походило на слабый электрический разряд, который словно поднимался из земли через подошвы ее сапог, двигался вверх по позвоночнику, по рукам и из руки — в дерево. Когда она отняла ладонь, покалывание прекратилось. Она снова прижала пальцы к стволу, и сердце ее застучало. Потрясенная, она чувствовала, будто огонь взметнулся по ее спинному мозгу.

Ее бросило в дрожь. Ощущения становились более сильными, почти болезненными, кости ныли от биения энергии, проходившей через нее в дерево. Когда Сван больше уже не могла выносить это, она оторвала руку от ствола. Ее пальцы продолжало покалывать.

Но она еще не закончила. Повинуясь порыву, она вытянула указательный палец и стала выводить на стволе дерева: С… В… А… Н.

— Сван! — окликнули ее из дома.

Она повернулась на звук, и в этот момент ветер дернул за ее самодельный капюшон и сорвал его с головы и плеч.

Слай Моуди стоял между Джошем и Расти, держа фонарь. В его желтом свете он увидел, что у фигуры под яблоней нет лица.

Голову Сван покрывали серые наросты, которые когда-то были маленькими черными бородавками, а теперь стали толще и распространились по всей голове, связанные серыми усиками, похожими на ощупывающие опору, переплетающиеся виноградные лозы. Наросты покрывали ее череп, словно узловатый шлем, скрадывали человеческие черты, запечатывали их, кроме маленького участка на левом глазу и неровной дыры на месте рта, через которую она дышала и ела.

Позади мужчин пронзительно закричала Карла.

— О боже мой… — прошептал Слай.

Фигура без лица схватила одеяло и замотала голову, и Джош услышал ее царапающий душу плач, когда она кинулась в сарай.

Тьма опустилась на покрытые снегом здания и дома того, что раньше было городом Брокен-Боу в штате Небраска. Его окружала колючая проволока, кое-где в пустых жестянках из-под масла горели куски бревен и ветошь, ветер уносил оранжевые спиральные отблески в небо. На северо-западной дуге шоссе номер два лежали десятки заледеневших трупов, и обломки обугленных машин все еще трещали в огне.

В крепости, в которую превратился Брокен-Боу за последние два дня, отчаянно пытались согреться вокруг огромного костра триста семнадцать больных и раненых мужчин, женщин и детей. Дома в Брокен-Боу были разобраны на части и пошли в огонь. Еще двести шестьдесят четыре человека, вооруженные винтовками, пистолетами, топорами, молотками и ножами, притаились в траншеях, наскоро вырытых в земле вдоль колючей проволоки на окраине города. Их лица были обращены на запад, к пронзительному ветру, убившему уже много людей. Они дрожали, но сегодня вечером их страшила иная смерть.

— Вон они! — крикнул мужчина с затвердевшей от льда повязкой на голове. — Вон! Идут!

По траншее прокатился хор криков и предупреждений. Быстро были проверены винтовки и пистолеты. Траншеи вибрировали от нервного напряжения, и людское дыхание кружилось в воздухе, как алмазная пыль.

Они увидели головные огни, которые медленно покачивались на заваленном трупами шоссе. Потом ветер донес звуки музыки. Это была карнавальная мелодия. Она звучала все громче, и худой, с ввалившимися глазами мужчина в поношенной дубленке поднялся из траншеи и навел бинокль на приближавшийся транспорт. Его лицо было испещрено темно-коричневыми келоидами.