Роберт Маккаммон - Лебединая песнь

Он опустил бинокль, прежде чем окуляры помутнели от холода.

— Не стрелять! — крикнул он влево. — Сообщите дальше!

Приказ начали передавать по цепочке. Он посмотрел направо и прокричал то же самое. Потом застыл в ожидании, рукой в перчатке сжимая под пальто автоматический пистолет-пулемет «ингрем».

Машина миновала горевший автомобиль. В красноватых отблесках можно было заметить, что остатки краски на бортах этого грузовика рекламировали различные сорта мороженого. На кабине возвышались два громкоговорителя, а ветровое стекло заменяла металлическая пластина с прорезанными в ней двумя узкими щелями — через них смотрели водитель и пассажиры. Переднее крыло и решетка радиатора были заслонены металлом, из брони торчали зазубренные металлические шипы около двух футов длиной. Стекла фар были укреплены лентой и покрыты проволочной сеткой. С обеих сторон грузовика располагались бойницы, а наверху находилась грубая, сделанная из листов металла орудийная башня и высовывалось рыло тяжелого пулемета.

Бронированный грузовик, хрипя перестроенным двигателем, переехал колесами, которые были обтянуты цепями, труп лошади и остановился в пятидесяти ярдах от колючей проволоки. Веселая, записанная на магнитофон музыка играла еще минуты две, потом наступила тишина.

Молчание затянулось. Наконец из громкоговорителя послышался мужской голос:

— Франклин Хейз! Ты слушаешь, Франклин Хейз?

Тощий мужчина в дубленке прищурился, но ничего не сказал.

— Франклин Хейз! — продолжил голос насмешливо и оживленно. — Ты оказал нам честь, сражаясь с нами! «Армия совершенных воинов» приветствует тебя, Франклин Хейз!

— Пошел ты! — тихо проговорила женщина средних лет в траншее рядом с Хейзом. На поясе у нее висел нож, в руке был пистолет. Большую часть ее лица покрывал зеленый келоид в форме листа лилии.

— Ты прекрасный командующий, Франклин Хейз! Мы не думали, что у тебя хватит силы уйти от нас в Даннинге. Мы думали, ты умрешь на шоссе. Сколько вас осталось? Четыреста? Пятьсот? И сколько человек в состоянии продолжать борьбу? Может быть, половина? «Армия совершенных воинов» насчитывает более четырех тысяч здоровых солдат, Франклин Хейз! Среди них и те, кто был под твоим руководством, но решил спасти свою жизнь и перешел на нашу сторону!

Кто-то в траншее слева выстрелил из винтовки. За этим последовало еще несколько выстрелов.

— Не тратьте патроны, черт побери! — закричал Хейз.

Огонь уменьшился, потом прекратился.

— Твои солдаты нервничают, Франклин Хейз! — насмехался голос. — Они знают, что они на волосок от смерти!

— Мы не солдаты, — прошептал Хейз. — Ты, ненормальный, мы не солдаты.

Каким образом его группа выживших — первоначально свыше тысячи человек, пытавшихся восстановить город Скотсблафф, — оказалась впутанной в эту безумную «войну», он не знал.

В Скотсблафф приехал фургон, который вел высокий рыжебородый мужчина. Из фургона вышел хилый человек с бинтами, закрывающими все лицо, кроме глаз, спрятанных за солнцезащитными очками. Забинтованный говорил высоким молодым голосом. Он сказал, что давно сильно обгорел, попросил воды и место для ночлега, но не позволил доктору Гарднеру даже дотронуться до своих бинтов. Сам Хейз, как мэр Скотсблаффа, показал молодому человеку здания, которые они восстанавливали. Среди ночи двое мужчин уехали, а спустя три дня Скотсблафф был атакован и сожжен до основания. В ушах у него до сих пор звучали крики его жены и сына. Потом Хейз повел выживших на восток, чтобы спастись от маньяков, преследовавших их. Но у «Армии совершенных воинов» было больше грузовиков, машин, лошадей, трейлеров и бензина, больше оружия, патронов и «солдат» — и группа, которую вел Хейз, оставляла за собой сотни трупов.

Это был безумный, бесконечный кошмар, осознал Хейз. Когда-то он был известным профессором экономики в университете штата Вайоминг, а сейчас чувствовал себя затравленной крысой.

Фары бронированного грузовика горели, как два злобных глаза.

— «Армия совершенных воинов» приглашает всех здоровых мужчин, женщин и детей, которые больше не хотят страдать, присоединиться к ней, — сказал голос из усилителя. — Выйдите за проволоку, идите на запад — и о вас прекрасно позаботятся: горячая еда, теплая постель, кров и защита. Несите с собой оружие и боеприпасы, но держите стволы ваших ружей направленными в землю. Если вы не больны и в здравом уме и если вы не запятнаны каиновой печатью, мы примем вас с любовью и распростертыми объятиями. У вас есть пять минут, чтобы принять решение.

Каинова печать, хмуро подумал Хейз. Он и раньше слышал это выражение от чертовых ораторов и знал, что они имеют в виду или келоиды, или наросты, покрывавшие лица многих людей. Они хотели только «незапятнанных» и «в здравом уме». Но его интересовал тот молодой человек в солнцезащитных очках, с забинтованным лицом. Почему он бинтовал голову, если сам не был «запятнан» каиновой печатью?

Кто бы ни вел это сборище грабителей и насильников, все человеческое было ему чуждо. Каким-то образом этот некто вдолбил в головы четырех с лишним тысяч своих последователей жажду крови, и теперь те убивали, грабили и сжигали ради удовольствия.

Справа раздался крик. Два человека пробивались к колючей проволоке. Они перелезли через нее, зацепившись пальто и брюками, но освободились и побежали на запад, держа винтовки направленными в землю.

— Трусы! — крикнул кто-то. — Грязные трусы!

Но двое мужчин бежали, не оглядываясь. Пробежала женщина, за ней — еще мужчина. Потом мужчина, женщина и юноша выбрались из траншеи и помчались на запад. Все несли с собой оружие и боеприпасы. Злые крики и проклятия летели им в спины, но Хейз их не винил. Ни на ком из них не было келоидов. Почему они должны были оставаться здесь и быть уничтожены?

— Идите домой, — нараспев вещал громкоговоритель вкрадчивым тоном проповедника. — Придите туда, где любовь и распростертые объятия. Избегайте каиновой печати и идите к нам… к нам… к нам.

Многие подходили к проволоке и исчезали в темноте на западе.

— Не страдайте с нечистыми! Идите к нам, избегайте каиновой печати!

Раздался выстрел, и одна из фар грузовика разбилась бы вдребезги, если бы сетка не отклонила пулю. Свет продолжал гореть. Люди перебирались через изгородь и стремительно бежали на запад.

— Я никуда не собираюсь, — сказала Хейзу женщина с келоидом в форме листа лилии. — Я остаюсь.

Последним шел десятилетний мальчик, карманы его пальто были набиты патронами, а в руках он держал дробовик.

— Пора, Франклин Хейз! — позвал усилитель.

Хейз вынул «ингрем» и снял его с предохранителя.

— Пора! — взревел голос, и этот рев подхватили другие голоса, слившиеся вместе в едином боевом крике. Но это был шум двигателей, сжигающих топливо, громко взрывающих жизнь. А потом зажглись фары. Десятки, сотни фар огненной дугой стали надвигаться на траншею по обеим сторонам шоссе номер два. Хейз с оглушающим ужасом осознал, что все эти бронированные грузовики, вооруженные тракторы-трейлеры и механические чудовища молча подобрались почти к самому барьеру из колючей проволоки, пока бронированный грузовик удерживал внимание осажденных. Фары били в лица тем, кто сидел в траншеях, двигатели ревели, шины в цепях скрипели, двигаясь по снегу и замерзшим телам.