Алек Янц - Последние капли радуги

Попадались, правда, среди всей этой информационной оргии и важные вещи, так что Родион перешёл по присланной одноклассницей ссылке, подписав петицию в поддержку гуманитарных предметов. Некий Пегас призывал страну одуматься и писал очень убедительно, так, что мальчик даже разместил репост на стене, понадеявшись на своих думающих подписчиков. А после, помедлив, открыл заветную страничку и полностью провалился в изумрудное небо, бесконечность которого заканчивалась там, где заканчивалось обрамление густых чёрных ресниц. Родион ткнул последнюю добавленную аудиозапись и совершенно растворился в переливах глубокого, надрывного, с хрипотцой голоса.

Как же она прекрасна! Ни одна признанная на эстраде звезда даже близко не сравнится с её талантом и красотой. С самого первого выложенного ролика Иоланты Родион понял, что готов отдать сердце этой невероятной певице, которую он никогда не видел в жизни. Иоланта была его звездой, его недосягаемой мечтой, почти такой же недосягаемой, как освобождение отца, и в те минуты, когда мальчику было очень плохо, он просто закрывал глаза, включал любую запись на её странице и позволял чарующему голосу нести его как можно дальше от этого мира. Порой в видеообращениях девушка называла те места, где она поет сейчас, и каждый раз Родион едва справлялся с желанием немедленно отправиться туда, встать у входа и ждать до тех пор, пока она не выйдет, даже если для этого придется много часов мерзнуть на ветру.

Останавливало лишь то, что он был слишком стеснителен. А ещё юн.

– Я вырасту и обязательно найду тебя, – прошептал мальчик, слушая, как певица рассказывает ему (и только ему!) о своей давно ушедшей любви, просит быть для неё защитой и опорой. Родион сдаст экзамены, найдет работу, вытащит отца из больницы, а потом женится на певице, и блестящая корона в густых золотых волосах будет переливаться всеми цветами радуги, когда

Иоланта, в белом платье, улыбающаяся, встанет с ним под руку в церкви…

Телефон сердито пискнул, вырывая мальчика из грез.

– Подписал петицию? Пшли гулять.

– Нет, Крис. Учиться надо.

– Родя, ты задротский ботаник.

– Зато у меня шкала успеваемости выше среднего.

– :(((

Больше Кристина не писала, и Родион, признаться, был рад этому. Девочка иногда пугала его своими радикальными взглядами на мир, говоря то, что не следовало бы говорить не только в обществе, но даже самой себе. Может, дело было только в личной паранойе Родиона не у Кристины ведь на запястье браслет с желтым огоньком транслировал ФГК всю её жизнь, не ей при случае грозили желтые стены больницы. Родион отвернулся к окну и закрыл глаза, собираясь оставшуюся дорогу наслаждаться пением Иоланты, но телефон снова предательски пискнул, оповещая о сообщении.

– Клянусь, я… ох. Уже не клянусь, – Родион торопливо пробежался глазами по тексту и в который раз вздохнул, но так расстроенно, что сидящий рядом мужчина оторвался от телефона и покосился на него с недоумением, – Простите.

Писала тётя Оля, причём, судя по пропущенным буквам и двум неправильным автозаменам – наспех и не глядя. Здорово. Теперь Родиону расхотелось возвращаться домой.

У подъезда он чуть не повернул назад, к остановке, но взял себя в руки – соберись, тряпка! Пять пролётов оказались трудными скорее морально, чем физически. За десять лет Родион научился преодолевать это расстояние в считанные секунды, но теперь не торопился, хоть воспитанность и пунктуальность подгоняли его вперед. Постоял у двери. Погремел ключами, тайно надеясь, что они вдруг не подойдут. Включил фронталку и убедился, что волосы всё так же убраны назад, бабочка находится ровно под подбородком на уровне первой пуговицы, рукав надежно скрывает резиновый браслет, а в лице нет тоскливой обречённости. Всё-таки вошёл.

В нос сразу ударил запах свежего свекольного супа. Тетя Нина никогда не готовила борщ, только свекольный суп, как она сама его называла, и, хотя Родион за десять лет так и не понял разницу, спорить с ней было бесполезно. Как и с теми, кто сидел теперь в комнате, и кого тёти старательно развлекали светской беседой.

– Так это окончательное решение? Жаль. Некоторые зарубежные имена нам как родные, – говорила тётя Оля, подливая кипяток в полные чашки гостей, – И ещё этот закон о женщинах в армии…

– Помолчи, Оленька. Раз в правительстве так решили, значит, были основания. Простите, агенты, – а тетя Нина подкладывала в их тарелки картошку. Обе очевидно нервничали.

– Ничего, – с улыбкой, которая больше подошла бы акуле, отвечала женщина, сидящая на диване. Костюм на ней был идеально выхолен и сер, как и вся её внешность, вся её жизнь. Напарника, сидящего рядом, отличали лишь тонкие тёмно-серые полосы, горизонтально пересекающие пиджак. Родион старательно затолкал как можно дальше в сознание глубокое отвращение к этим людям. Да, они преследовали одну цель, мальчик так же, как и они, хотел найти человека, из-за кого его отец уже десять лет томится в жёлтых стенах, но во всем остальном они были так же одинаковы, как пиранья схожа с золотой рыбкой.

Он питал ненависть лишь к одному человеку. Они – к целому миру.

– А вы собираетесь служить, дорогая? – спросила тётя Оля, обращаясь к женщине. Её сестра собрала использованную посуду и скрылась на кухне, явно прячась от внимательного – слишком внимательного – взгляда мужчины-гостя.

– О, нет. Я жду ребёнка, – агент погладила свой абсолютно плоский живот. – Это отличный способ помочь стране с одной из наших главных проблем.

– Замечательно, – наигранно умилилась тётя Нина. Родион знал, как сильно она когда-то хотела детей, и как ей повезло, что она родилась на сорок лет раньше сегодняшнего дня. Мальчик не мог больше глядеть на истязания своих родственниц и переступил порог комнаты, вежливо здороваясь со всеми и одновременно ни с кем:

– День добрый.

Внимание агентов мгновенно переключилось на него. Женщина многозначительно посмотрела на тётю, и та поспешила убраться, юркнув к сестре на кухню. У них лично не было никаких проблем с ФГК, зато у того были проблемы с их братом, и от этого женщины всегда чувствовали себя, как под прицелом. Зато без браслетов.

– Здравствуй, Родион, – сказала женщина, едва за хозяйкой закрылась дверь. – Думаю, ты помнишь меня по нашим перепискам. Я агент Морозова.

– Агент Мышевский, – добавил её напарник, жестом предлагая мальчику сесть напротив.

– Извините, вас я не знаю, – заметил Родион, принимая приглашение. Уинстон (и как его называть после поправки в законе? Шарик?), всегда сидящий под столом, лениво тыкнулся в ладонь мокрым носом.

– Нестрашно. Главное, что мы знаем тебя, Родион, – агент Морозова отодвинула чашку и сложила руки на столе. – Ты умный, ответственный мальчик, ни разу не пропустивший срок сдачи отчёта или медицинский осмотр.