Юрий Леляков - Битва во времени

— А я — о ценности личности в их обществе, праве отстаивать свои интересы, — вспомнил Талир. — И — что есть для них сама личность: цель или средство…

— Я — о недобровольной жертве, — продолжил Герм. — И — как они относятся к решениям высших уровней, если те меняют судьбы конкретных личностей…

— Я — о предопределении и его пределах, — продолжил Донот. — И — как оно связано с самой природой времени…

— Ну, а я — о раздробленности нашего человечества и его причинах, — вспомнил Лартаяу.(Хотя что-то смутно насторожило Джантара — ему казалось, в том разговоре Лартаяу назвал другой вопрос. Но какой — Джантар почему-то не помнил…)

— А я — о самой природе зла, проблеме его возникновения во Вселенной, — продолжил Минакри. — И ещё — о взаимоотношении творца, и творения, праве творения на самостоятельность за пределами исходной воли творца, восстание его против этой воли — если она подавляет задатки и внутренние силы творения…

— Ну, мой вопрос, помнится, был скромнее, — напомнила Фиар. — Насколько доступно у них само знание, как построена система обучения, как и в каких направлениях развивается их наука…

— И не бывает ли она у них явной и тайной, — напомнил Талир. — И наверно, тогда уж: не надо ли и у них… выделить из интересующих тебя дел — одно, и ему одному отдать всю жизнь, а остальное, несбывшееся — похоронить, — попытался он дополнить её вопрос. — И есть ли само понятие специальности…

— В смысле — список учебных предметов определён произвольно, а не по интересам ученика или для конкретного дела? — поняла Фиар. — Да, наверно. Хорошее уточнение моего вопроса… А то действительно: теряется время, силы, здоровье, и получается слой не средне образованных специалистов — формально обученных полупрофессионалов… А как с этим — у их? Что ж, во всяком случае — помним наши вопросы…

— Или нет… — вспомнил Джантар. — Я ещё хотел спросить, как у них — с проблемой суда, воздаяния, определения какой-то вины… А то — что же получается, если давать оценку чьим-то поступкам будет некто иного уровня? Откуда ему знать — чего достоин тот, на чьём месте он не был? А существо сходного уровня — само бывает не выше и не мудрее того, над кем поставлено «по должности»… Но — дело в том, что мы, фархелемцы, сейчас как бы и предстаём перед кем-то во всём несовершенстве… И… вдруг нам придётся ставить вопрос так: не судите всех за грехи некоторых, не вмешивайтесь в то, чего не понимаете?

— Подожди… — остановила его Фиар. — Так мы — всё равно собираемся говорить с ними как с мифологическими владыками и судьями? Будто и есть — те древнефархелемские религиозные вожди, божества?

— Точно… — после недолгой паузы подтвердил Итагаро. — Всё равно после этой обработки в интернате — ожидаем предстать перед владыками, чьё верховенство — в том, что ты перед ними всегда неправ. Будто — не то судьи, не то экзаменаторы, а мы перед ними — оправдывающаяся сторона. И даже Фархелем — их собственность, за которую мы отвечаем перед ними. А это же, в конце концов — наша планета, наш мир…

— Правда, — спохватился Джантар. — Думаем, как нам оправдаться за свои недостатки. А не идём с достоинством — как представители мира, который сейчас в опасности…

Собственные слова наполнили сознание горестной, тревожной, но — твёрдой решимостью и уверенностью. В самом деле — как они оказались настроены за долгие месяцы интернатской учёбы, если даже тут, на третий день пути, в разговорах всё прорывались покаянно-оправдательные мотивы, ожидание обвинений с позиций непогрешимого верховенства, и даже — угроз всему, что осталось от их цивилизации? При том, что — и до сих пор не знали, насколько серьёзно происшедшее… А главное: шли туда, к ещё неведомому концу пути, вовсе не обвиняемые или подсудимые — представители своего мира! Пусть и не зная пока, с кем могут встретиться — но в любом случае шли не оправдываться, не просить о милости, а с вопросом: что на самом деле произошло с их миром, их планетой, в чём причина этого, сколь велик ущерб, а главное — что делать дальше? И положение их было — вовсе не согрешившего подчинённого перед суровым начальством! Они шли говорить с кем-то от имени своего мира — как разумные с разумными, равные с равными…

— Да и те здесь — наверняка по просьбе самих горных жрецов, — предположила Фиар. — И именно — чтобы помочь нашему миру…

— Или скорее — сами предложи им помощь, — ответил Итагаро. — А то не представляю, как наши горные жрецы могли послать им зов. Или — тут уже… общая угроза, — после мгновенной, но особенно тревожной паузы добавил Итагаро. — Как нам, так и им…

— Думаешь… и такое возможно? — разнёсся голос Фиар над притихшей тропинкой — которая (как вдруг понял Джантар по заметно посветлевшему небу в просветах редеющего леса) выходила в долину или котловину, где лес сменялся горным разнотравьем. — Но что это тогда может быть?

— Не знаю, только предположил, — Итагаро, казалось, ещё больше встревожили собственные слова. — Хотя правда — о чём это я…

— А если всё же спросят: почему вы так привязаны к плотному миру, если потом все равно вернётесь в иные? — предположил Минакри. — Что ответим тогда?

— Спросим — а разве могут быть эти миры один без другого? И откуда следует — что в нашем мире недостижима никакая гармония, возможно лишь страдание? — не задумываясь, ответил Лартаяу. — И почему нам так упорно внушают: здесь — тяготы, там — блаженство, здесь — грехи и произвол, там — высшая справедливость? И мы должны не устроить этот мир к лучшему — а бросить, сбежать отсюда?

— А… вот же — самый главный вопрос, к которому сводятся все остальные, заготовленные нами! — воскликнула Фиар. — Вот то, с чем мы фактически идём к ним! Почему должны думать — что здесь всё обречено, и кто-то имеет право осудить и разрушить это в своих высших интересах? И тогда уж, опять-таки — в чьих? Кто считает себя вправе решить всё за нас, людей этого мира? И почему это обставляется так, будто кто-то постиг нечто высшее, достиг идеала практически во всём — хозяйстве, судоустройстве, образовании? Что где-то есть идеальные общины, сообщества, цивилизации, миры — а нас, непокорных, надо привести к этому силой? Заставить отказаться от мяса, денег, техники, перевести в иную форму существования, переселить в иные миры, а не пойдём добровольно — сокрушить тут всё, чтобы негде было оставаться, и поневоле потянулись туда?

Звонкая тишина повисла над всё более светлеющей, выходящей на редколесье тропинкой. Казалось, как-то сразу затихли все звуки леса — лишь слабый ветерок едва шевелил листву кустарника…

— А наше собственное мнение — ничего не значит и не стоит? — продолжала Фиар. — И если не признаём идеалом, например, полное обобществление личного имущества — то есть получается, и компьютеров, видеозаписей семейной хроники, тетрадей с записями лично для себя — так тоже смертный грех, за который нас надо покарать? Правда, там везде речь — только о мотыгах, лопатах, ездовых и вьючных животных — чего, кстати, наша культура и не знала, издревле был механический транспорт… А мясных животных — что, просто выпустить в дикую природу, на съедение хищникам? Они же специально, тоже издревле, выведены не для того, чтобы на равных конкурировать в дикой природе! Или опять же образование?: почему как идеал — почти рабская зависимость от учителя, зубрёжка колоссальных объёмов информации наизусть без осмысления, и членство в тайной иерархии со страхом разглашения чего-то? И кто это везде и всюду «лучше нас знает» такое — угрожая за ослушание гибелью всего нашего мира? А тут — уже точно не сказки и не легенды. Имеем дело с кем-то конкретным…