Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

В тот раз выпали: «знание», «людоедство», «птица», «темные миры». Почти сразу начались маленькие странности, вроде синюшного оттенка обычно серого медитационного туннеля или лавандового запаха от проплывавших мимо трупиков тощих желтых кошек. Нет, вообще-то я не против дохлых кошек, все сущее смертно, но почему лаванда? К тому же, трупики жалобно выли. Попытался настроиться на серьезный лад, «людоедство» обязывало, и «знания» штука нешуточная, но дурацкие кошки мельтешили перед внутренним взором, застя обзор и путая образ на экране. Так я и вывалился в новорожденную нереальность в несерьезном настроении, не сообразив толком, что создал. Впрочем, было ясно, что мир здесь, действительно, «темный», мрачный и жестокий. Оставалось найти конкретные воплощения трех остальных условий, и все. Задачка считалась решенной, игра на этом заканчивалась.

Был вполне земной вечер. Непогожий, промозглый, серый. (Мы умеем настраивать погоду, но глупо лишать окружающую среду богатства разнообразия, правда?) Нереальность редко радовала яркими красками, эта не являлась исключением. Впрочем, жаловаться бессмысленно: ибо что есть нереальность, как не воплощенное в образный мир ощущение жизни предыдущих, не модифицированных счастьем, поколений? Плюс мое собственное отношение к этому ощущению. Радуйся, что не здесь родился.

Ладно, поищу-ка для начала «знание»… Да вот же оно! И «людоедство» рядышком. Забавно: количество информации здесь влияло на состав крови, увеличивая количество ядовитых «флюксов», и являлось впрямую, а не опосредованно, фактором выживания. Некие Контролеры (иномирцы?) отлавливали с помощью простого анализа крови недостаточно информированные экземпляры для последующего поедания. Больше «флюксов» — меньше вероятность попасть на бойню. Кажется. Или нет? По крайней мере, так считало местное население. Вариант естественного отбора? Вернее, неестественного. Были еще Приемщики, высшая каста Контролеров, или вроде того. Мда, состряпал пирожок с котятами, как выражались предки.

Ух! Чуть с ног не сшибла. Кошка. Желтая, естественно. Кис-кис! Птичек не видела? Нету птичек. Неужели промахнулся? Заново начинать некогда, на работу пора.

Улыбаются, в основном, утешалы. Их и хохотать учат, профессиональный секрет. И петь. Дураки-то, консервы будущие, сильно смерти боятся, мясо от страха теряет качество. Утешалы их и отвлекают. А этот скалится и скалится! Чувствую прямо — уровень флюксов в крови падает. Вполне созрела для консервов. «Знания повышают скорбь». То есть, ядовитость мяса. А смех приближает трупомойку.

Пол суток уже за мной таскается, чего и хочет? Сперва за конкурента приняла, а теперь не знаю даже. Подставлялась — не клюет. Сдать бы поскорее и отвязаться, так Приемщик не возьмет. Ему какой товар требуется? «Создающий существенно новое Знание».

У-у, этот создает! Да только не Знание. Врет почище утешалы. Обитает он, мол, в Раю, а сюда на волне памяти прибыл. На зарядку какую-то утреннюю. «Я, — говорит, — живу в большой доброй крысе по имени Юлба. А мой брат в Мокрае поселился, Мокрай — Венерианский окунь. Они оба море любят и очень дружат». Или вот: «Питаемся саранчой. Но в этом году она не уродилась: мелкая и не полностью зеленая. Приходится планктоном вес до идеала красоты нагонять». Был у меня знакомый, в питомнике еще. Тоже глаза вдаль уставит, слов несуществующих наворотит грудами. Счастье какое-то придумал. Некоторые слушали, даже умным считали. А из питомника выпустили — Контролеры его в первую же ночь на мясо пустили.

Этот тоже счастье поминал.

Боюсь я его. Не того, что сдаст, вряд ли. Слов его боюсь. Изнутри, из памяти моей, из души, которой нет, тянет за словами теми дальше двинуться, не останавливаться, слушать и слушать. Вот так на бойне, когда нас на экскурсию водили, тянуло кинуться в мясорубку.

«Целый день нам не сидится, все стоим на ягодицах!..» Душа-32 соловьем разливается. Кто, интересно, музыкальные порты душами додумался назвать?

Юлба с утра зажаловалась на неприятные покалывания в области третьей лапы. Там находился я. Она испустила мысль: «Ты у меня болишь» и выставила на улицу. Крысы не страдают нерешительностью. Я влез на дерево и свил гнездо. Поживу в гнезде, пока Юлба не смилостивится. Приручать новый дом нет ни сил, ни желания.

На работу не хочется. К Мелиссе и друзьям тоже. Сижу на ветке, ноги с ветром играют. Проплывающие мимо парочки занимаются сексом. Мне бы радоваться за них, а я… Крестец ломит, сердце щемит, скулы сводит. Заболел? Что подсказывает память предков? Настраиваю резкость. Нашел! Четвертый сектор подсознания, восьмая семядоля смысла: лень, любовь, вина. Эуэ?.. О чем это? Ну, теоретически-то знаю, а практически… Странное ощущение. Не стану утверждать, что отвратительное. Но и приятным не назовешь. Любовь? Я многих и многое люблю. Лень?.. Отчетливее всего — вина. Прости меня, Птица, хорошенько. За то, что создал ужасный мир. Поманил надеждой и теплом, а сам струсил и сбежал. А потом, когда понял, как ты нужна мне, не сумел вернуться.

Но ведь Птица — продукт моего воображения! Значит, я прошу прощения у самого себя? Наверное, так и попадают на Остров.

Про Остров ходят разные байки. Раньше я не особенно вслушивался, а — поди ж ты! — запомнилось. Один парень с Марса утверждал, к примеру, что это не остров в географическом смысле, не континент даже, а целая планета, и на той уже места поселенцам не хватает. Доктора их ушельцами называют. Будто ушельцы эти знай лежат в коконах целыми днями и пускают розовые слюни. Еще тот парень говорил, что они самые счастливые люди и есть, полностью постигли счастье, а мы, мол, к нему только стремимся. Вроде шутил он. Тогда мне так показалось.

Не возьму в толк, как подобное могло случиться? Я бродила по городу по своим охотничьим делам, тот тип таскался следом. Не мешал, в общем. Еды не просил. Плел изгибистые небылицы про Рай. Называл Птицей. Говорил, что бог. Я злилась. Презрительно сплевывала. Демонстративно жевала паек. А ливень бредятины, исторгавшийся из его уст, усиливался, усиливался, усиливался.

И меня смыло. В какой-то проклятый момент я вдруг поплыла. Поверила. Всему сразу. В Рай и в крысу Юлбу. В телепорты, Марс и хрустальных кошек. В живые лампочки. В докторов. В то, что Он — Бог. И стала Птицей.

Мой мир отныне был не единственным. И, кажется, далеко не лучшим. Да и был ли вообще? Не помню точно, но, вроде, я села на рельс и заревела в голос. От обиды. От боли. От невозможности происходящего, и от невозможности на происходящее повлиять. Город качался надо мной, грозя обрушиться на голову. Ну и пусть — ведь сердце уже раскололось.

Бог стоял рядом и больше не улыбался. Мой Бог.