Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

Я, кажется, задремала в тени олив под полуденным солнцем, на лугу, поросшем цветами, блестящими ярко. А проснулась от нежного прикосновения руки. Рядом со мной сидел давешний молодой человек.

— Я принес тебе яблоко, царица, — улыбнулся он, — хочешь?

Он смотрел на меня в упор, и во взгляде его было уже не восхищение, а преклонение, не почтение, а желание, не уважение к замужней женщине, а жаркая страсть. Он смотрел на меня в упор, и его взгляд разжигал в моем теле ответный огонь, которому я не могла, не хотела, не стала сопротивляться. Я отдалась сладкой волне желания, позволила ей подхватить меня, поднять на пенный гребень, как рожденную из одного только семени отца и выношенную морем Афродиту, и потянулась ему навстречу. «Стой, — кричал голос глубоко внутри меня, — одумайся! Ты же мужняя жена, у тебя дочь! Остановись сейчас же!»

— Хочешь? — повторил юноша, протягивая мне яблоко.

— Хочу, — улыбнулась я.

Конечно, я хочу, хочу это сочное яблоко, хочу всего тебя, как ты хочешь меня. Я махнула рукой на занудный глухой голос и бросилась в объятия любимого. Я засыпала, утомившись ласками, и просыпалась в его объятиях, когда он принимался осыпать меня поцелуями. А когда желание будило меня раньше него, я сама принималась ласкать его нежно. Изобретательные и искушенные любовники, мы придумывали сотни игр и любовных шалостей, и нам не надоедало общество друг друга, сколько бы раз Эос не простирала розовые персты над нашим пологом, и сколько бы раз златокудрый Фебос не заглядывал, бесстыдный, в нашу опочивальню. Кажется, мы куда-то шли, или ехали, или плыли, я помню эти мгновения как в тумане, сквозь зеркало его глаз, сквозь кольцо его рук. Мчались дни, я не считала дней, дни сливались с ночами, месяцы скользили вслед за месяцами, и, быть может, годы осыпались с нашего полога один за другим, как сухие дубовые листья. Я забыла все, что находилось за стенами нашей спальни. Зачем мне солнце и луна, когда мне светили его глаза, зачем мне небесный свод, когда нас укрывал полог нашего ложа, зачем ручьи, когда он покрывал мне лицо поцелуями. Пусть рушится, горит, тонет, тает мир — я счастлива, пока со мной мой возлюбленный. Пусть гремят трубы, горят шелковые занавески, пусть звенит медь и рушатся стены. Я не хочу знать. Я живу, пока лежу в его объятиях.

Мой мир рухнул, когда возлюбленный мой исчез.

Спальня была пуста, и я лежала одна под скомканными простынями. А дверь трещала и ломалась под ударами ног… О, эти мужланы с их грубыми волосатыми лапами, в запачканных грязью и кровью одеждах! Не прикасайтесь ко мне! Не троньте! Я…

…Он не дал им коснуться меня. Выгнал их из спальни и, с оголенным мечом, огромным и страшным, как фаллос, подошел ко мне. Я зажмурилась, ожидая последнего удара.

Нескоро он спросил:

— Ты помнишь меня?

Я кивнула. Когда-то этот человек был со мной, это он был со мной до моего подлинного рождения, до того, как я встретила своего возлюбленного, и он вернулся и убил его. Он пришёл за мной.

Он вытащил меня из разоренной постели, вынес из рушащегося дома, унес из горящего города, который грабили его приятели.

Воины смеялись и улюлюкали, завидев его:

— Ты нашел ее, Менелай? Свою старую шлюху? Доволен ты теперь?

Женщины завывали ему вслед:

— Отдай царскую подстилку нам! Мы выцарапаем ей глаза, мы вырвем ей волосы, мы в клочья раздерем ее грудь! Отдай ее нам, Менелай, коли ты не можешь отдать нам наших отцов и мужей!

Он вынес меня из горящего города, далеко, туда, где выжженная земля сменилась заросшим ромашками и маками лугом, уложил среди цветов и спросил, после всего, что было, после лет любовного упоения другим, он спросил, хочу ли я его. И я сказала «да», я сразу сказала «да», сердце у него колотилось, и я сказала «да я хочу, да».

Девы играют в мяч на цветущем лугу. Они ловят упругий круглый мячик, прижимая его к животу, как младенца, и снова кидают, и смеются, как дети, на лугу, поросшем крокусами, нарциссами и гиацинтами, цветами благовонными, блестящими ярко. Я бросаю мячик вместе с ними, а потом, устав, укрываюсь в тени молодых олив. Как хочется пить! Кажется, припала бы к собственной груди, все еще сочащейся молоком для моего сокровища, моей златокудрой Гермионы; когда уже ее няньки принесут? С тех пор как уехал Менелай, я сама не своя, словно меня рвет на части неведомая сила. Великая Гера, помоги мне! Какие страшные мне снятся сны: то я мчусь на колеснице без возничего, и лошади несут, не разбирая дороги, прямо к пропасти; то я бегу по полю за дочерью, а она убегает и уже затерялась в высокой траве, и если я не найду ее сейчас, то не найду уже никогда, а я никак не могу ее отыскать — она совсем рядом, я слышу ее золотистый смех, бегу к ней сквозь колючую траву, и не нахожу, и понимаю, что не увижу ее больше никогда, и просыпаюсь в холодном поту… А то мне снится бушующее море, я плыву по нему в крошечной дырявой лодчонке, попеременно то гребу тяжелым деревянным веслом, то вычерпываю ладонями воду и больше всего боюсь заснуть в этом моем сне или потерять сознание и пропасть среди волн, так и не достигнув еще невидимого берега, где меня ждут самые дорогие и любимые мои люди. Но еще больше я боюсь, что плыву не в ту сторону, и все это время удаляюсь от них, не слыша их криков и не видя, как они машут мне с земли, только волны, высокие волны вокруг меня, и надо грести, пока хватает сил, и еще дальше, и еще…

Я снова видела этот сон, задремав в тени олив, и проснулась, как от удара. Меня держал за руку незнакомый юноша.

— Я принес тебе яблоко, царица, — сказал он. — Хочешь?

Юноша в упор смотрел на меня. Мне было так неловко, что он видел меня спящей, хотелось подтянуть колени, укрыться плащом от его ненасытного взгляда. И вдруг я, не веря своим ушам, услышала собственный голос:

— Хочу, — произнесли мои губы.

Мои губы? Я едва удержалась, чтобы не поднести руку и не потрогать их. «Стой, — закричала я сама себе. — Одумайся! А как же Менелай, Гермиона! Что ты делаешь?» Мне казалось, я переживаю кошмар наяву. Словно со стороны, цербер раздери, это и было со стороны, я наблюдала, как я, накажи меня Гера, бросаюсь в объятия чужеземного юноши, и он на руках несет меня к берегу, где его, конечно же, поджидает одноярусный быстрый корабль. Онемев и окоченев, я гляжу, как монера на легких веслах отплывает с нашего острова, поднимает полосатый парус и исчезает за мысом. А я задохнулась и упала на заросшую цветами землю.

В чувство меня привели хлопки по щекам. Открыв глаза, я увидела — меня, с недовольным видом нагнувшуюся надо мной.

— Очнулась наконец, — спокойно произнесла я, смотревшая на меня.