Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

Послышалось бульканье — что-то развеселило дворника.

— Мысли твои знаю. Не тревожься. Как говаривали в старину, мол, погоди, безумный, зелень оживится! М-м, там кто-то, хрен его знает кто, честное слово, лето возвратится.

— Юнкер Шмидт, — машинально вставил Сухоруков.

— … а посему следует тебе оставить дурость свою и заняться хозяйством. Русскому человеку предписано картошку растить и прочий овощ, а того, кто шибко задумывается, поправим. Это у каких-нибудь немцев заведено так, чтоб каждый занимался своим делом. У нас все должны делать всё. Оттого-то ничего путного и не получается. Усёк? — Свирепое лицо дворника разогнало остатки благодушия Сергея Сергеевича. Он по-новому взглянул на визави, силясь вспомнить его имя.

— Кузьмич, — тут же подсказал дворник, впиваясь в сушку. Вид у него был таков, что, казалось, будто бы всё, о чём мог подумать Сухоруков, для него не являлось секретом.

— Ты… ты кто? — выдавил из себя Сергей Сергеевич.

— Пришелец.

— А дворник кто? — поглупевшее лицо хозяина украсили вытаращенные глаза и открытый рот. Выражение испуга сменялось выражением растерянности, и снова испуг каменной маской наползал на его физиономию.

— Вот наблюдаю я вас, аборигенов, значит. Может, уже с месяц, а может, и того больше. И что же? А ничего! Пустое вы природное явление. И это очень правильно! Не хватало, чтоб бодливой корове Бог ещё и рога бы дал. Оттого-то и расселюсь я тут. Заведу отечество своё помаленьку.

— Ты, Кузьмич, случаем, не пьян? — надеялся обмануться Сергей Сергеевич.

Дворник не ответил. Он махнул рукой, и в комнате образовалась куча хлама. Появившаяся дрянь не была статична. Куча беспрестанно шевелилась, источая запахи, сопутствующие обычному мусорному контейнеру. И ещё одно обстоятельство окончательно доконало Сухорукого: мусор не касался пола. Он как бы расположился на невидимой магнитной подушке и плавал в воздухе, не нуждаясь в опоре.

— Вот она, сама квинтэссенция жизни существ думающих, — сказав это, дворник пружинисто поднялся с кресла и возлёг на хлам. Кузьмич в блаженстве закатил глаза и заухал, закряхтел от удовольствия. — Везде теперь будет так. По всей планете… Кстати, всю эту дрянь породил в течение месяца ты. Вот и в башках ваших так же — мусор один.

Сергей Сергеевич встряхнул головой, и всё вернулось на прежние места. Дворник, как ни в чём не бывало, пил чай, а мусора не было и в помине. «Привидится же такое», — мелькнуло в голове.

— Гм, Кузьмич, а ты… это… когда собственно утроился на работу? Что-то раньше я тебя не замечал.

— Так с месяц уже будет. Раньше-то я в другом месте мёл, а теперь вот перевели. Говорят, на повышение.

Охая и покряхтывая, он поднялся с насиженного места. Поставил чашку на подоконник. Кузьмич пристроил её как-то неловко, на самом краю. Казалось, что одно неосторожное движение, и она рухнет вниз, на пол, чтоб вдребезги разлететься фарфоровыми частичками. Сергей Сергеевичу стало жаль чашки, и он уже сделал было движение, чтоб обезопасить её от случайности, но в это самое время на край её села жирная муха. Она была из тех, что ползали по окну, разминая лапки. Очень неприятно было видеть, как муха заползла внутрь чашки, прикасаясь мерзкими членами там, где минуту назад были губы дворника. А, значит, возможно, когда-нибудь и он сам станет пить из этой чашки. Воображение услужливо нарисовало картину полную мерзостей. Раздумывая, он замешкался, и в следующее мгновение некая сила заставила сосуд дрогнуть. Стон вырвался из груди Сухорукова. Развязка была близка. Но, не достигнув пола, чашка застыла в воздухе.

— Встречный гравитационный поток, — донёсся до него мрачный голос. — Локальная зона турбулентного завихрения. Стоит приложить небольшое усилие и предметом можно управлять как заблагорассудится, — дворник с видимым напряжением смотрел на чашку, — но контроль теряется, если отвлечёшься.

И действительно, когда Кузьмич перевел взгляд на ошарашенного Сухорукова, чашка продолжила свой недолгий полёт. Один из осколков довольно сильно саданул под колено оторопевшего хозяина.

— Значит ты, Кузьмич, пришелец тайный. — прошептали побелевшие губы Сергея Сергеевича. — Выходит, ты поработить решил всех нас.

— А как же! Человеку не рабом быть никак нельзя. Душа у него сконструирована так, что не подчиняться он не может. Иначе заболеет он — человек-то бишь. Принять решение какое-нибудь, а то и вообще думать самостоятельно, для человека крайне вредно, ибо не свойственно его сути. Непосильное это для него бремя. Встречаются отдельные особи из тех, что пытаются мыслить, понять саму первопричину, истину бытия. Но я таких отслеживаю и нейтрализую. Зачем нарушать гармонию мира раба? Не надо её нарушать. Вот я к тебе, Сергеич, давно присматриваюсь. С одной стороны ни то ни сё, а с другой, мыслишками глупыми балуешься. Вред от того. А мне жить здесь…

Так что пойми меня правильно. Человек ты симпатичный, но шибко вредный, жить мешающий. Обязательно, понимаешь, надо присматривать за тобой, чтоб не сотворил чего, — при этих словах Кузьмич извлёк из кармана небольшую блестящую раковинку, похожую на морскую ракушку рапан. — Полезная вещица. Гляди, как она действует.

Приладив её к подлокотнику, он снова устроился в кресле. В ту же минуту фарфоровые осколки исчезли. Можно было угадать, по едва уловимому упругому ветерку, что они, расщеплённые на ионы, скрылись внутри ракушки.

— Мечта дворника! — прокомментировал Кузьмич.

— Значит, всех свободы воли лишишь, а меня так и вовсе.

— Нет её, свободы воли-то. Оттого и ответственности людишки за свои действия не чувствуют. Какая на человеке вина, коли он не волен в своих действиях? Вот у растения воля имеется, она во влечении по возбуждению проявляется. У животного — в реализации желания. Существо мыслящее выбирает в соответствии с идеей. А человек вы-брать-то ничего как раз и не в состоянии. Оттого всякая особь людская, коя способна выбирать решение, опасна. Впрочем, пустое. Чаи гонять приятственно, но пора и честь знать. Теперь за тебя, Сергеич, примемся.

Сухоруков словно пробудился. Повинуясь инстинкту самосохранения, он кинулся к ракушке. Теперь он был проворнее. Машинка, уничтожившая осколки чашки, была зажата в его руке. Он без колебаний направил её на Кузьмича, на лице которого, впервые за время их знакомства, появилось выражение удивления. Не страха, а именно удивления. Пришелец-дворник, видимо, никак не мог предположить такого вероломства со стороны Сергеича-раба. Через мгновение всё было кончено. Холодный упругий ионизированный поток устремился внутрь блестящей «рапаны».

— Особенной милости Николая Чудотворца удостоился я, — прошептал Сергей Сергеевич.