Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

«Опель» поднялся в гору и поехал по улице, ведущей к зданию бывшего клуба, где, по словам пленного немца, держали разведчицу. По причине раннего утра возле здания никого не было. Только у дверей стоял одинокий часовой.

Все остальное для Ивушкина прошло как в тумане. Он остался в машине. Сирень взял портфель, и они с Сорокиным пошли к зданию. Сирень показал часовому пропуск, тот вытянулся по струнке, пропуская их внутрь. Несколько минут ожидания показались Ивушкину часом. Он сидел на заднем сиденье, сжимая в руке пистолет.

От глухого взрыва из окон посыпались стекла. Пора! Часовой дернулся и скинул с плеча автомат. Ивушкин вскинул руку и два раза выстрелил, часовой упал. Внутри здания раздались автоматные очереди. Взвыла сирена. Ивушкин выскочил из машины и подбежал к двери. Буквально через секунду она распахнулась. Сирень был без фуражки, с немецким автоматом. Сорокин нес на руках Настю, она была без сознания. При виде ее лица у Ивушкина заныло сердце.

Из-за угла показались солдаты. Пять или шесть человек. Сорокин бросился к машине, Сирень с Ивушкиным открыли огонь.

— В машину! — скомандовал Сирень.

«Опель» взревел двигателем, Ивушкин на ходу запрыгнул на заднее сиденье, прижал к себе Настю. Машина рванулась и понеслась по улице. Сзади сухо защелкали выстрелы. Настя открыла глаза и, не моргая, долго смотрела на Ивушкина, пытаясь понять, что происходит. Потом она улыбнулась и что-то сказала, он не расслышал. Обернулся назад. Большая грузовая машина в плотном облаке пыли мчалась за ними.

— Погоня, командир! — закричал Ивушкин.

— Держи! — Сирень перекинул назад автомат. Ивушкин развернулся, лег грудью на спинку сиденья и начал стрелять.

Сорокин гнал машину на пределе возможностей. Миновали мост, впереди — всего в каких-то пяти сотнях метров — чернел спасительный лес. Грунтовая дорога почему-то резко заворачивала вправо, делая большую петлю.

— Срежем! — закричал Сорокин и, свернув с дороги, погнал машину к лесу прямо через луг…

В первый же выходной Климов поехал в город. Строго говоря, Ихтинск трудно было назвать городом: узкие, заросшие бурьяном и дикими яблонями, улочки с рядами однообразных домиков, полчища кур и индюков, на перекрестках — водопроводные колонки-башенки с длинными рычагами и крючками для ведер. В центре города — старинная, вся в строительных лесах церковь. Чуть поодаль, на крошечной площади — засиженный голубями памятник Ильичу.

Климову был нужен телеграф, он собирался позвонить домой, успокоить родителей. С мобильной связью в Ихтинске было все в порядке — о ней там просто никогда не слышали. А может быть, мешала зона. Быстро сообразив, что все улицы города радиально разбегаются от центра к окраинам, Климов пошел по одной из них. Местные жители — на удивление степенные и приветливые люди — вежливо здоровались с ним и с удовольствием показывали дорогу. Только у маленького магазина прямо на земле сидел пьяный мужик и грязно матерился, стараясь быть услышанным как можно большим числом земляков.

Телеграф отыскался быстро — все там же на центральной площади, рядом с гастрономом, милицией, зданием мэрии и краеведческим музеем. Казалось, вся жизнь городка была сконцентрирована в одном месте. Оставалось только удивляться, как на такой маленькой площади помещается столько зданий.

Позвонив родителям, Климов зашел в небольшое уютное кафе, притаившееся в тени трех плакучих ив. По причине теплой осени столики еще не убрали в помещение. Климов сел за один из них. Почти сразу, сексуально шурша накрахмаленным передником, к нему подбежала полненькая официантка.

— Чего заказывать будем? — спросила она, кокетливо улыбаясь.

Климов попросил принести ему пива и фисташек. Фисташек не оказалось, и он согласился на предложенную воблу.

Климов сидел, потягивая из кружки холодное пиво, и наслаждался свободным временем. Его рыжие вихры весело золотились в лучах осеннего солнышка.

— Разрешите присесть рядом с вами? — услышал он хрипловатый голос. Сухенький старичок с кружкой пива в руке стоял у столика, опираясь на палочку. Свободных мест было много, но, видимо, старичку очень хотелось поговорить.

Климов кивнул, отодвигая очистки от своей воблы.

— Пиво сегодня хорошее, — традиционно начал старичок и улыбнулся беззубым ртом.

— Хорошее, — согласился Климов.

— А денек-то какой!

— Прямо-таки лето…

Удовлетворенный тем, что его беседу поддерживают, старичок придвинулся ближе:

— Меня Никитичем зовут. Иван, значит, Никитич. А вы, я смотрю, вроде как не из местных?

— Да, я служу здесь, в военной части, — штатной легендой ответил Климов.

— О-о! Офицер, значит, — уважительно протянул старичок.

— Звать-то как?

— Андрей.

— Сам-то откуда будешь?

— Из Москвы.

Старичок кивнул, отпив пива.

— А я всю жизнь здесь живу, почитай восемь десятков безвыездно. И в войну здесь мы жили, вон там, на Крапивной, второй дом от огородов. Когда немцы в сорок втором город заняли, мне как раз двенадцатый годок пошел. С матерью мы тогда жили, отец и старший брат воевали уже. Погибли оба…

Старичок задумался, глядя в свою кружку. Потом встрепенулся и продолжил:

— Страшные были времена, сынок. Голод. Летом-то сорок второго немец все станцию бомбил, удержу никакого не было. А по осени фашисты и вовсе город заняли.

Климов слушал старичка, время от времени вежливо кивая. Ободренный вниманием нового человека, Никитич продолжал:

— Мы с пацанами бегали к мосту смотреть, как немцы в город въезжают. Наших-то тогда уже в городе не было — Ихтинск наш решено было сдать. Видать, у командования задумка такая была, иначе бы не пустили немца-то. Как Кутузов Москву-то сдал, а потом.

Никитич сделал большой глоток, утерся рукавом.

— Мы с пацанами собирались немецким машинам колеса прокалывать — дома заточки делали. Мать нашла, так всыпала мне, что потом три дня сидеть не мог. Немцы-то они не посмотрели бы, что пацан. А совсем страшно стало, когда они разведчицу нашу поймали.

— Разведчицу? — удивился Климов.

— Да, — грустно сказал Никитич. — Разведчицу. Потом, кажись, в сорок четвертом, об этом даже в газете писали. Втроем они работали: двое мужчин и она — девка молодая. Она у них радисткой была.

Старичок опять замолчал.

— А дальше что? — спросил Климов, заинтересовавшись рассказом.

— Дальше-то? — очнулся от своих мыслей Никитич. — Поймали их, вычислили как-то. Мужиков-то сразу убили, когда те отстреливаться стали, а ее, милую, живьем взяли. Они ее вон там, — он показал рукой на одну из улиц, — в клубе, в подвале держали. Пытали, говорят, сильно, сволочи. Да так ничего и не добились. Наш человек-то — кремень, не смотри, что девка молодая. Да. А потом эти изверги по городу объявления развесили, — во вторник, мол, казнить шпионку будем. Всем велели на площади собраться, страху нагнать хотели, — старичок неожиданно громко ударил кулаком по столу. — Только наши своих не бросают! В понедельник утром слышим — что такое? — шум, пальба, взрывы. Мать меня спрятала, я так ничего и не увидел. А потом люди рассказывали: трое наших, переодетые в немцев, пробрались к клубу, да и устроили фашистам светопреставление. Дверь в подвал взорвали, девчонку в охапку схватили, да и в машину. Немцев человек двадцать положили.