Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

Подбирается робот к моей переборке, на меня внимательно смотрит и фуражку свою жестяную медленно-медленно с головы стягивает.

Истерически хихикаю. Научить робота кислород в отсеки пускать они не могли, а вот попрощаться напоследок — это пожалуйста.

Но вот что-то ярко вспыхивает, и из-под фуражки робота разливается слепящий малиновый свет. Весь отсек озаряется. Морщусь. Лучше бы ты, друг мой, этот свет включил, когда я тут по стеночке ходил. Всё у тебя не вовремя.

Лежу, полуприкрыв глаза. В голове крутятся обрывки мыслей. То видится кусок моей лаборатории, то потемневший под грозовым небом Байкал, то Палыч. На нем строгий деловой костюм с галстуком, а на голове круглый сияющий шлем. Палыч? Палыч?!!

Подскакиваю. Обиженное на отсутствие кормежки тело вновь норовит качнуться вбок, но я, как могу, цепляюсь за стекло. За ним, упершись ладонями в прозрачную стену, стоит человек в скафандре. На шлем падает яркий малиновый блик, и лицо едва различимо, но я знаю — это Палыч. Это самый настоящий Палыч.

Как могу, отгораживаюсь от света. Палыч что-то тараторит и размахивает руками, вдруг резко замирает, и вопросительно смотрит на меня. Дышу на стекло и в небольшом запотевшем облачке вывожу пальцем: «О2 мало». Палыч щурится, читает выведенную мной надпись, кивает и вытаскивает лазер.

Подхватываю брошенный на пол скафандр, в спешке натягиваю. Пальцы не слушаются. Шлем захлопывается только с третьего раза. Отхожу от стенки, прижимаюсь спиной к переборке. Раз — и в прозрачную стену ударяет луч. Давай, Палыч, давай, миленький. Мне ведь много не надо. Только чтобы наружу вылезти, а там…

Замираю. В том месте, куда ударил луч лазера, стекло помутнело и… шевелится. И, похоже, Палыч это тоже видит — отступает на шаг и поднимает лазер. Выстрел, еще выстрел. Поверхность шевелящегося стекла разрослась. И теперь, в ярком малиновом свете, видно, что оно утолщается. Перебегают с места на место ожившие струйки, затягивают так и не образовавшуюся прореху.

Не прошло и минуты, а стекло — как новенькое, только теперь оно раза в три толще, чем раньше. Палыч опускается на одно колено, что-то чертит на песке. Отходит.

«Вызову спасателей. Держись». Он машет мне рукой, и неловко переваливаясь из стороны в сторону, бежит туда, где неподалёку от входа на станцию остался его челнок.

Свинчиваю шлем и снимаю скафандр. Спасатели — это хорошо. Только вот успеют ли? В отсеке со вчерашнего дня — духота такая, что подумать страшно. Кислорода осталось часов на десять. И еще чуток — в баллонах скафандра. Итого — часов двенадцать или около того. Не густо, совсем не густо.

⠀⠀ ⠀⠀

Солнце почти в зените. Пол в отсеке раскалился так, что еще чуть-чуть — и на нем можно будет жарить яичницу. Палыч давно вернулся и сидит на сером валуне. То на меня поглядит, то на небо. Ждет. И я жду. А они что-то не летят. Хотя уже давно пора.

Время и часы перессорились. Вязкие, словно резиновые минуты тянутся непозволительно долго, а, между тем, светящиеся зеленые цифры на часах продолжают бодро сменять одна другую — торопят наступление вечера. Вечера, которого я, скорее всего, уже не увижу.

На коленях Палыча принесенный с челнока транслятор. Приподнимаю шлем и подношу его ко рту:

— Ну, и где они? — голос в шлеме звучит гулко, как в бочке.

Палыч пожимает плечами и в сотый раз принимается вызванивать кого-то через транслятор. О! Похоже дозвонился. Эх, слышать бы — о чем они там. Да только Палыч хитрый, мою звуковую линию отключил. Считает, видать, что мне эти разговоры ни к чему. И он, в общем-то, прав. И без этого нервы ни к черту.

Щелчок и я опять слышу Палыча.

— Ну, что там они? Летят?

— Зависли, — Палыч вздыхает, а потом выдает такую витиеватую матерную тираду, какой мне бы и в голову не пришло от него ожидать. — Там у них какой-то метеоритный поток перед выходом из Перебросочного. Почти вплотную. Никого не пускают — спасатель ты или кто еще. Ждите, говорят.

Облизываю пересохшие губы.

— Сколько?

Палыч длинно-длинно шмыгает носом и замолкает.

— Сколько?!! — рявкаю я в шлем.

Из динамика доносится вздох и тихое, почти неслышное:

— Шесть часов.

⠀⠀ ⠀⠀

Сижу на полу, молчу. О чем тут еще говорить? В голове медленно-медленно кружат воспоминания.

Вот мы с батей на даче. Лежим на прогретой солнцем земле, обираем с куста землянику и тут же суем в рот. Батя хитро улыбается, и в этом взгляде ясно-преясно читается «Маме не скажем».

Вот мне двадцать с небольшим и я готовлюсь к защите диплома. Ох, и передергался я тогда — подумать страшно.

Вот Палыч показывает мне мою новую лабораторию. Я пытаюсь делать серьезное лицо, а хочется скакать козлом и вопить от радости. Мне, мне доверили целую лабораторию. Уж я-то тут развернусь!!!

А вот снова батя. Он собирает вещи. Совсем скоро за ним приедет машина, и он уедет на космодром. Я знаю, что я уже большой и плакать мне не полагается. Ну, какой уважающий себя пятилетний мужчина будет реветь как девчонка? Но предательская слеза уже повисла у края глаза. Я стою и боюсь моргнуть. Батя опускается рядом со мной, обнимает одной рукой, а другой показывает в вечернее небо. Там, среди сотен крошечных звездочек, он находит одну.

— Ты будешь там? — спрашиваю я и шмыгаю носом.

— Не там, но совсем рядом. — улыбается батя. — Будешь меня ждать?

— Буду, — киваю я и утыкаюсь носом ему в шею. Шея загорелая и теплая. И ее совсем-совсем не хочется отпускать.

— А ты точно вернешься?

— Точно, — белозубо улыбается отец. — Ты только жди. Угу?

⠀⠀ ⠀⠀

Эх, батя. Чего ж ты не вернулся-то? И далась вам премия этого… как его. Торреса?

Стряхиваю воспоминания и стучу по шлему. Замерший на валуне Палыч вздрагивает и вопросительно смотрит на меня.

— Слышь, Палыч! А как ты узнал, что я тут?

— Нашел время спрашивать, — бурчит в шлеме голос Палыча. — Легко узнал. Отпуск на Хутсуте не досидел — совесть замучила. Как там ребятушки мои без меня, справятся ли? Прилетел, почту посмотрел. А от тебя — ни строчки. Странно, думаю, не должно такого быть. Позвонил на Двадцатый Перебросочный, спрашиваю, пропускали ли они челнок с твоим номером. Они там у себя что-то проверили, говорят, так точно, мол. Был челнок. Я на Девятнадцатый давай звонить. А там о тебе вообще ни сном, ни духом. Стало быть, из Двадцатого ты вылетел, а до Девятнадцатого не добрался. А между ними что? Между ними планета 337. Ну, а дальше ты знаешь.

Палыч собирается сказать что-то еще, но замолкает. Экран в моей прозрачной Бастилии начинает требовательно мигать красным светом. Приподнимаюсь, глубоко-глубоко вдыхаю. Отдираю от спины, прилипшую к ней мокрую майку. Ох, душно-то как! Собираюсь с силами и встаю. Делаю пару шагов к экрану. А, так вот оно что.