Татьяна Виноградова - Дороги звёздных миров [антология]

В связи с использованием обитателями планеты возможностей оптического диапазона, контакт заморожен на срок (…)»

Мы перевалили через скалистый гребень и увидели нечто, от чего глаза на лоб полезли.

Глубоко внизу, на серо-оранжевом песке бескрайней долины ровными рядами стояли белоснежные параллелепипеды, с высоты очень похожие на кусочки сахара-рафинада. Одинаковые по ширине — метров десять, не больше, они были разными по высоте и длине: огромные — с двухэтажный дом, и поменьше — словно секции коммунального гаража. Тем не менее все «рафинады» точно вписывались в пересечения вертикальных и горизонтальных параллельных линий, образующих гигантскую сеть с прямоугольными ячейками.

— Кто это сделал? — облизав сухие губы, шепотом спросил старпом Ян Туча.

Становилось жарко. В небе густого синего, почти кобальтового цвета, — кажется, вглядишься и увидишь звезды, — обозначился диск неяркого оранжевого солнца, отчего песок приобрел оттенки маджента. Но кубики! Их поверхность поглощала цвета, словно в каждую масляную каплю бухнули бочку цинковых белил.

Интересная планета. Мы и не собирались на нее садиться, но кораблю потребовался срочный ремонт — незначительный и все же требующий остановки.

В справочниках планета, обследованная роботами сто лет в обед, значилась непригодной для жизни. В качестве аргументов указывалось отсутствие флоры и фауны, полезных ископаемых при наличии воздуха, которым вполне можно дышать. Только кому нынче нужен воздух? Вокруг Земли море планет с прекрасными условиями, а освоено всего с гулькин нос.

Море-то, море, но земляне были единственными разумными в «водичке» космоса. И вот теперь… Неужели?

На первый взгляд все соответствовало справочникам: голые скалистые образования, песок и еще раз песок, вода в виде скудных осадков, нет ни примитивных лишайников, ни простейших одноклеточных. Точнее не скажу, я не биолог. А еще тишина — такая, что становилось страшно.

— Кто это сделал? — повторил Ян.

Мы и не сомневались, что «это» именно «сделано» «кем-то» — не может природа так ровненько «поработать ножовкой», выпилив ровные фигуры, да еще и расставить их по правилам стереометрии…

Дни шли за днями. Давно закончился ремонт, а наша команда ни на йоту не приблизилась к разгадке странных монументов. Их мелкозернистая поверхность, и правда, напоминала спрессованный сахар — настолько прочный, что удалось исследовать лишь крошки. Сканирование показало, что кубики — цельные, однородные, и если в атомах не было ничего необычного, то структура, которую они образовывали, и её свойства — оставались тайной.

Я маялся от безделья. Сунулся помочь ребятам-механикам — прогнали. Просился войти в исследовательскую группу разнорабочим — лишь посмеялись. Твердое распоряжение Сереги — не занимать художника «ерундой», выполнялось строго. Впрочем, конечно, Сергея Волкова — капитана космического крейсера и моего друга по совместительству.

Решение взять на борт вольного живописца поначалу воспринялось недоуменно. Еще бы! От живописи команда технарей была далека так же, как я от астронавигации и механики. Художествами на корабле занимался только кок Хикомару, украшая воскресные пудинги завитушками крема. Но постепенно напряженность ушла, особенно, когда стены над койками космонавтов стали заполняться этюдами и портретами. И все же парни не бросили привычку замирать у меня за спиной, когда я писал картины, вооружившись компьютерной кистью и выводя сначала на экране, потом на холсте пейзажи посещенных планет. Кажется, они и не дышали совсем, а уж говорили исключительно шепотом, словно у кровати тяжелобольного. Словом, относились ко мне, как к стеклянному, и я то фыркал, то сердился, когда кто-то из технарей застенчиво предлагал понести за меня компьютер или «помыть» кисточки.

Я доказывал Сереге, что все съемки — какие возможно — сделаны, что мои метаэтюдники переполнились, а кобальтово-маджентные цвета я уже видеть не могу. Напрасно.

Привираю, конечно, планета мне нисколько не надоела, каждый раз я находил все новые оттенки, причудливо смешанные синим небом и оранжевым солнцем. Но нужно время, чтобы хаос в голове сложился и вылился в картины. После тысячи зарисовок, сделанных разными способами, достаточно примитивного блокнота и реликтовых карандашей.

Сейчас, закинув в сумку сухой паек, выданный ворчащим коком («Куда тебя несет, парень?», что не помешало ему всучить флягу с двумя литрами мандаринового компота), натянув шорты и накинув исключительно от солнца куртку с капюшоном, захватив блокнот и карандаши, я снова отправился писать кубики, напутствуемый словами капитана не уходить далеко от разведчиков.

Спустившись в долину, я увидел метрах в двухстах одну из исследовательских групп и, разглядев Яна Тучу, биолога Германа Битова, космолингвиста Марту Кристи, помахал ручкой. Они помахали в ответ, и я отправился бродить между изваяниями в одиночку.

Пальцы переносили на бумагу все те же дорожки песка с пятнами света и тени, четкие линии монументов, а в голове почему-то плыли другие образы, вернее, один — лингвистки Марты, которая мне очень нравилась.

Наконец я устал загребать песок и, привлеченный альмандиновым цветом тени, сел, прислонившись к «рафинаду». Он не был ни теплым, ни холодным, он был никаким. Вообще, я не чувствовал на этой планете жизни ни в чем, кроме воздуха. Что же они такое, черт возьми? Почему-то подумалось о свалке. А что? Вполне возможно, что белоснежные брикеты — всего лишь отходы какой-нибудь древней разумной цивилизации. Или, может, кто-то сделал запасы непонятного нам вещества, да так и бросил за ненадобностью…

Солнышко ласково пригревало, и незаметно для себя я уснул.

Проснулся от холода — зуб на зуб не попадал. Холода?! Помилуй бог, какой холод на этой планете? Я открыл глаза и ничего не увидел. Точнее, я не увидел привычной картины песчаной долины с кубиками. Вокруг была темнота, наполненная звуками.

Звуками?!

Вокруг скрежетало, скворчало, шуршало, звенькало, тинькало и посвистывало. Если бы я был на Земле, подумал бы, что очутился в лесу. Машинально провел ладонью по тому, к чему прислонялся — на ощупь явно древесная кора. Нет, темнота мешает. Вечная зажигалка в сумке есть, но есть ли сумка? Она оказалась рядом, я достал зажигалку и задумался.

Где же я? Спал ведь недолго, около часа, но за это время каким-то образом оказался далеко от монумента. Или он меня «поглотил»? Возможно, перенес? Зачем? И уж если я в предполагаемом лесу — не привлечет ли свет хищников?

Все же я вырвал лист из блокнота и подпалил его. На мгновение тьма расступилась.