Вадим Панов - Сверхновый Иерусалим

Лучистые голубые глаза не стали злыми или равнодушными, но в них появилась грусть.

— А вот этот вопрос меня разочаровал, капитан Дженкинс.

— Это вопрос, ответ на который для меня крайне важен.

— Вам кажется, что он важен, — уточнил игумен.

— Неужели вам трудно поддержать меня в заблуждении?

— Отнюдь. — Отец Георгий помолчал, после чего спокойно сообщил: — Если настоятель монастыря утверждается в мысли, что планета отвергнута Богом, «Иерусалим» отправляется в дальнейшее странствие.

— Нет, — прошептал Дауд.

— Да, — прошептал Кан.

— Я не верю, — прошептал Денни.

— Вы ведь подняли архивы, капитан Дженкинс, и знаете, что прецеденты были, — привычным уже мягким тоном продолжил игумен. — В триста шестнадцатом и четыреста первом годах. И с тех пор ничего не поменялось, наши принципы тверды, и мы не откажемся от них, несмотря на неудовольствие императора.

— То есть вы улетите?

— Да, капитан Дженкинс: существует вероятность, что планета достанется вам.

— Мы богаты! — завопил Дауд, как только связь с русскими прервалась. — Мы богаты! Богаты! Богаты!!

— Ещё нет, — охладил механика Сол.

— Почему?

— Потому, что не выполнено главное условие: монахи не улетели и не оставили нам планету.

— Улетят, — с такой убежденностью заявил Адиль, что Кан поперхнулся:

— Откуда ты знаешь?

— Чудес не бывает, — менторским тоном поведал Дауд. — Ты маленький, что ли?

Сол и Денни переглянулись.

— У вас другое мнение?

— Ну… — начал, было Дженкинс. — Я…

— Никаких «ну», кэп — чудес не бывает, — рассмеялся механик. — А значит, нужно немного подождать, а потом взять своё. Сообщение в сектор мы отправили, право первооткрывателя подтверждено, так что планета наша.

Безусловно, Дауд говорил правильные вещи, особенно в той части, где речь шла о чудесах, однако у опытного Кана всё равно появились сомнения:

— Адиль, не забывай, что речь идет о религиозных фанатиках.

— Бородатый парень показался достаточно вменяемым, — парировал механик.

— Ключевое слово: «достаточно», — уточнил толстяк. — Он, получается, достаточно вменяем для того, чтобы отказаться от богатства, положения в обществе, женщин и прочих удовольствий и отправиться в космос в компании таких же идиотов?

Дженкинс крякнул.

Дауд помолчал, обдумывая слова Кана, после чего признал:

— В твоих устах, дружище, ситуация приобретает совсем иной смысл… Всё может закончиться плохо… Для нас.

— Фанатики потому и называются фанатиками, что способны увидеть чудо в чём угодно, — продолжил давить Кан. — Завтра этот монах разглядит на местной луне пятно, напоминающее Иисуса в профиль, и объявит планету пригодной для религиозной жизни. А мы останемся не у дел.

— Мы и так не у дел.

— Не совсем. — Сол хитро оглядел недоумевающих друзей. — Неужели вы не видите выход?

— Какой выход? — окончательно растерялся Адиль, который устал менять восторг на уныние и обратно.

— Наш милый падре не сообщил об обнаружении землеподобной планеты, потому что Империи на чудеса и промысел плевать, Империи нужны планеты. Если бы «Иерусалим» вякнул, что отыскал сокровище, русские тут же пригнали бы сюда военных и начали колонизацию, не дожидаясь чуда. Как это делает их Географическое общество.

— Это понятно.

— Никто не знает, что «Иерусалим» здесь.

— Не знает, — подтвердил Дженкинс.

— Так может, его здесь и нет? — тихо закончил толстяк.

— В смысле? — не понял Адиль.

А вот капитан догадался, что имеет в виду Сол, и тихонько вздохнул, не зная, как реагировать.

— Давайте отправим сообщение в Компанию? — продолжил Кан, разглядывая друзей. — Обрисуем ситуацию. Предложим договориться. Всей премии, разумеется, не получим, но половину мы из Компании точно вышибем — они очень давно не объявляли об обнаружении землеподобных планет, так что станут податливыми. Получим по триллиону на каждого. Разве плохо?

— О чём договариваться? — поинтересовался несообразительный Дауд.

— О том, что они пришлют сюда боевой корабль, — объяснил Дженкинс, глядя Солу в глаза. — Без опознавательных знаков и с отключенным передатчиком.

Толстяк кивнул.

А вот механик опять ничего не понял:

— Зачем корабль?

— Затем, — ответил Сол, глядя Дженкинсу в глаза, — что достаточно одной торпеды, и наши имена войдут в историю, а мы — в число богатейших людей Вселенной.

— Хочешь убить монахов? — изумился Дауд.

— На борту «Иерусалима» не менее тысячи душ, — сказал Денни.

— Фанатики, — очень тихо уточнил Кан.

— Люди, — ещё тише произнес Дженкинс.

— Фанатики, стоящие между нами и нашим будущим. Нужно сделать правильный выбор, Денни.

Адиль отвернулся, показывая, что у него ответа нет.

— Очень сложный выбор, — прошелестел капитан. — Дай мне пару часов.

— Зачем?

Перед глазами Дженкинса появился настоятель — спокойный, улыбающийся, с добрыми голубыми глазами. Смотрящий на него. Смотрящий на звёзды. Смотрящий на изображение Храма.

Верующий.

А в следующий миг Дженкинс попытался представить этого человека тридцать лет назад. Возможно, без бороды. И, конечно же, без рясы и наперсного креста. Какие у него были глаза, когда он видел улетающих в космос людей? Такие же добрые? Почему он так расстроился, услышав его второй вопрос?

Почему?

— Сол, ради нашей дружбы, прошу, не заставляй меня принимать решение прямо сейчас, — негромко сказал Дженкинс. — Два часа. Дай мне два долбаных часа. Пожалуйста.

Два часа!

Как будто за эти жалкие минуты можно что-то решить…

А нужно ли решать?

Не получилось ли так, что всё давным-давно решено? Как сказал отец Георгий: «Случайностей не бывает»? Может, правда — не бывает. И они должны были встретиться: бывший небожитель, владелец луны, ставший космическим скитальцем, и космический скиталец, мечтающий стать небожителем и, возможно, владельцем луны. Что они могут дать друг другу?

Только противостояние?

Случайностей не бывает…

Стоит ли триллион кредитов тысячи жизней? Или трёхсот жизней — ведь на каждого из команды «Верной Минни» придётся примерно по три сотни мертвых… Три сотни религиозных фанатиков.

«Они всё равно не живут, — зло подумал капитан. — Разве можно назвать жизнью прозябание без будущего, без перспектив, а значит — без смысла? Чего они добились своим отречением? Кто оценит их самопожертвование? Что их ждёт, кроме космического холода? В лучшем случае, такое же, как сейчас, отречение, только на планете?»

Зачем они это делают?!

Денни не знал, что предпринять. Пару раз хотел выйти на связь с «Иерусалимом», но в последний момент отказывался от этой мысли. Боялся показаться слабым. А ещё больше боялся того, что окажется слабым и примет неправильное решение.