Кира Калинина - Fabula rasa, или Машина желаний [СИ]

Она пыталась открыть глаза, но ей было тепло, темно и мокро, и хлипкая искорка сознания, чудом уцелевшая в черноте и тумане, который обнимал Сонанту, предположила, что, наверное, готовится родиться заново. Потом искорка погасла, и Сонанты не было — долго-долго. Когда она снова появилась, вокруг было по-прежнему тепло и мокро, и вновь затлевшая в темноте искорка решила, что это сейчас она родится, а тогда умирала. Но как это случилось, почему темнота стала светом, она не запомнила и не поняла.

Иногда откуда-то являлись лица. Сонанта их не узнавала. Она не узнала бы и собственного лица, если б увидела.

В какой момент свет обернулся лазаретом «Огнедышащего», Сонанта тоже не поняла. Ей казалось, она знала это с самого начала, хотя не помнила, что считать началом. А лица, которые показывались перед ней, были Формозой и Руаной. Раньше были и другие, но Сонанта не могла восстановить в памяти их черты. Это случилось так давно и будто не с ней. Пока её сознание просыпалось, собирая себя по капелькам, вселенная могла погибнуть и родиться снова и, может, не один раз, но Руана, как-то очутившийся рядом, сказал, что прошло всего три дня. Он сидел бочком на бордюре медбокса, а Сонанта лежала внутри, одетая в диагностический костюм, не способная шевельнуть хоть пальцем.

Сонанта расклеила губы и спросила:

— Как?.. — вышел невнятный вздох, в котором она и сама не разобрала бы вопроса, если бы не знала, что он там есть.

Но Руана чудом понял.

— Ты вышла из шаттла и оставалась снаружи семнадцать минут, прежде чем тебя подобрали. Мы выслали спасательную команду сразу, как только вы приземлились. Тебе досталось, но сейчас всё в порядке.

Он не сказал, что двадцать семь минут она была мертва, что вакуум разорвал ей лёгкие и сердце, а глаза заморозил в ледышки, и первые два дня её показатели оставались критическими, так что даже компьютер не знал, выживет ли она. Сонанта удивилась — мини-блок снова работал, и это было так же хорошо, как жить, даже лучше.

Сонанта улыбнулась. Руана, тоже улыбнувшись, моргнул, и глаза у него заволокло дымком.

— Звёзды, я так рад, что ты вернулась…

Он наклонился и тронул губами губы Сонанты.

Этого не может быть, подумала она. Руана никогда не делал такого на людях. Но сейчас он смотрел на Сонанту совсем откровенно и не отрывая взгляда, словно боялся, что она исчезнет.

— Где мы? — спросила она.

На этот раз голос её послушался, но дал понять, что больше двух коротких слов не осилит.

И опять Руана верно разгадал вопрос.

— Завтра будем на базе.

— Но…

Дурацкая улыбка на лице Руаны слегка поблёкла, он стал почти самим собой.

— Это тоже была фальсификация. Как только вы вышли из шаттла… то есть мы полагаем, что он тоже вышел с тобой, хотя ни корабль, ни шаттл этого не зафиксировали, мы оказались в своём пространстве, в нескольких парсеках от точки входа. Вернее сказать, мы там и были, и сенсоры наконец смогли сообщить адекватную информацию о нашем местонахождении. Системщики считают, это был своеобразный вирус, который, сделав дело, самоуничтожился. Или… Атур… — Руане явно стоило труда выговорить это имя, — разрушил его, послав команду с астероида, хотя трудно поверить, что он способен воздействовать на такое расстояние. Так или иначе, но мы почти не отклонились от курса и будем на базе в срок.

Руана помолчал, наконец отведя глаза от Сонанты.

— Никаких записей о задержке не сохранилось, данные о пребывании… Атура… на корабле будто вылизаны из памяти компьютера. Даже люди начинают забывать. Уже сейчас мне кажется, с тех пор прошёл год, а кое-кто сомневается, что это было на самом деле. Думаю, когда мы доберёмся до места, половина экипажа и не вспомнит случившегося, а вторая решит, что ей всё приснилось. А ты, Сонанта, ты помнишь, что с тобой было?

— Помню, — прошептала Сонанта, содрогнувшись.

Руана стал гладить её руку и говорить глупости о том, что теперь все будет хорошо. А решив, что Сонанта вполне успокоилась, не утерпел и спросил:

— Ты знаешь, куда он подевался?

— Остался, — ответила Сонанта. — Там.

— Где? — не понял Руана.

Для него астероид так и был безжизненным куском скалы.

— Во сне.

Сонанта помолчала.

— Лучше вам было бы, — вздохнула она, — дать мне умереть.

Руана открыл рот, и Сонанта поскорее добавила:

— Меня не зря отпустили.

Третий помощник нахмурился.

— Тебя подвергли полному сканированию, — признался он неохотно. — Никаких инородных тел, ничего, что вызвало бы подозрения.

— Ничего и не должно быть. Дело во мне, — Сонанта и сама едва могла объяснить, почему ощущает себя бомбой замедленного действия. — Я теперь вроде инфекции. А зараза, которую я несу, вроде радиоволны, и она будет распространяться, заставляя других искать его снова и снова, отдавать ему свои жизни…

— Может, это было вовсе не то, чем казалось, — задумчиво произнёс Руана. — Не человеком, а некой иной формой жизни, которая просто пыталась освободиться?

Сонанта подумала, что надо бы его убедить, но он так хорошо держал её за руку, и так хотелось спать…

— Мы сообщали на базу, что подобрали выжившего, но сигнал, похоже, не прошёл. Оно и к лучшему, — говорил Руана.

Голос его уплывал, тонул в мутных кругах света…

Сонанта много спала и редко просыпалась. Во сне ей виделись золотые стены и бесконечные коридоры, уводящие в темноту, и начинало вериться, что эти стены и есть единственно подлинная реальность, а корабль только сон, вернее, одно из видений, от которого у неё не достаёт сил освободиться.

Иногда ей снилось, что она живёт за пределом времени и пространства, в состоянии вне здесь и сейчас и каким-то образом только здесь и сейчас, и на свете нет ничего, кроме её снов. В одном из этих снов она, хотя тела у неё вроде бы не было, сидела на берегу серой реки, за которой было серое ничто, и слушала его мысли: я не знаю, кто я и откуда, я помню, что когда-то знал, но это было давно, а с тех пор я досыта набил своё брюхо историями и душами, а если думаешь брюхом, разве сможешь всё упомнить? я не понимаю, зачем мне это, но разве птица понимает, зачем ей лететь, или — абстрагируясь от возвышенных аналогий — разве свинья понимает, зачем жрёт? а это похожий процесс, настолько похожий, что я начинаю сомневаться в своей разумности, потому что я, судя по всему, живу согласно с инстинктом, а не с разумом; я не знаю, для чего я, и это скорее радует, давая надежду, что я возник сам по себе для собственной надобности, а не для чьего-то удобства или пользы, но в то же время я не ощущаю в себе свободы воли и тяги к переменам, а ведь всякое живое должно меняться, эволюционировать, на худой конец, оно должно рождаться и умирать, а я, кажется, вечен; с другой стороны, я многое забыл и от этого, наверное, всё-таки изменился, только не в состоянии это осознать, потому что не помню, каким был до изменения; порой мне кажется, что я что-то припоминаю, но не могу поручиться, что это и правда воспоминания, а не фантазии, которые оправдали бы моё существование: порой мне чудится, что меня оставили с этой стороны, чтобы собирать сведения о тех, кто здесь обитает, сведения особого рода, о том, что не измеришь, не взвесишь, не сосчитаешь и не учтёшь; не знаю, то ли срок моего задания ещё не вышел, то ли им стало не до меня, но я чувствую потребность не только собирать, но и делиться собранным, а меня почему-то никто не спрашивает; а то мне кажется, что я ещё не стал самим собой и стану только когда наберу достаточно историй, воспоминаний и переживаний, когда слопаю довольно душ, чтобы переварить их и обрести собственную, может, тогда я пойму, кто я и зачем; может, я бог?