Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том III [СИ]

— А у тебя есть объяснение? — Энтис. Сплошной лёд. Вот вам и милый ласковый мальчик!

— Обычно, — мягко ответил колдовской бархатный голос, — Рыцари носят другую одежду. Я понимаю, тебе не нравится. Но у меня, прости, не было возможности выбирать.

— Что касается её платья, у тебя была возможность выбирать, если не ошибаюсь?

— Отчасти.

Интересно, Вил во время их бесед всегда держится так, словно судьбы миров зависят от его умения не выдавать подлинных своих чувств?

— Мне не нравится не одежда, а бесчестные поступки. А ещё — что ты, похоже, считаешь, будто я достаточно глуп, чтобы не замечать этих поступков. Или достаточно нечестен сам, чтобы их одобрять.

— Можно спросить, — очень тихо сказал Вил, — что ты имеешь в виду, говоря о бесчестных поступках?

— Воровство.

Если он хотел этим словом ударить, то у него получилось. У Вила сделался именно такой вид.

— Ты видел хоть раз, чтобы я воровал? — невыразительно осведомился он.

— А сейчас?! Ты ушёл без гроша в кармане, а вернулся с кучей вещей, — откуда они взялись? Или ты просил, как Рыцарь, — и тебе, в этих тряпках и без меча, поверили? Или люди Тефриана вдруг сделались щедры и приветливы с менестрелями?

Приятная манера задавать вопросы. А ещё можно взять плётку. У Хета дёргался нос.

— Или ты всё-таки рассказал о ней в Эверне? Тогда всё, что ты говорил до того, как она проснулась, было ложью! И что она тебе опасна, и вообще вся история насчёт сети!

— Сеть была и есть.

— Ну, конечно. А ты никогда не врёшь. А этот роскошный наряд знатной сьерины тебе дали задаром.

— Второе неверно. Остальное — да. Прошу тебя, не кричи. Ты же не хочешь, чтобы она услышала?

— Оставь её в покое, сделай одолжение. Дело не в ней, а в тебе. Не увёртывайся.

Вил помолчал, глядя в землю. Потом поднял голову.

— Мама, умирая, просила обещать, что я никогда не стану вором. Я знаю, для тебя такие обещания недорого стоят. Но я, видишь ли, отношусь к ним немножко иначе. Хотя, разумеется, ты можешь и тут назвать меня лжецом. В конце концов, я не живу по Заповедям.

У Энтиса застыло лицо. Похоже, мальчику дали сдачи. И не жалея. Честно говоря, я не огорчилась.

Он вскочил. Вил не шевельнулся. Они были почти одного роста, оба тоненькие и стройные — светло-золотой и чёрный, как беззвёздная ночь.

— Если ты мне не веришь, — спокойно произнёс Вил, — плати, и расходимся. Воровство и ложь — многовато для спутника на Пути. Тем более, для друга. Впрочем, друга тогда нет. Не так ли, милорд?

— А что, — глухо проговорил Прекрасный Рыцарь, — если я тебе верю?

— Не знаю. Я не читал Канонов.

Мы с Хетом вполне могли бы бросить притворяться спящими и любоваться действом открыто: тем двоим было не до нас. Они бы нас всё равно не заметили.

— По Канонам ты имеешь полное право не выпускать меня из эллина, пока это не начнёт слишком сильно напоминать убийство. Если всё правда.

— И если я Рыцарь, — криво усмехнулся Вил.

— Нет, — печально возразил Энтис, — если Рыцарем хочу остаться я.

Смысла их речей я не понимала. Зато смотрелось весьма впечатляюще. Я с интересом наблюдала.

— Мне иногда дают то, что я прошу, — сказал Вил, — даже без меча и белого плаща. А иногда — нет.

— Что же мне делать? — пробормотал Энтис. Мне всё-таки стало его жалко. — И что будешь делать ты?

Вил повёл плечом с непередаваемой грацией.

— Надень ту одежду, которую я принёс. И разреши подрезать твои волосы поровнее.

— Зачем? — спросил Прекрасный Рыцарь. Проснись я сейчас, властителем он мне точно не показался бы. Скорее, здорово наказанным и несчастным ребёнком.

— Затем, — холодно объяснил Вил, — что ты выглядишь нищим. И за него она тебя и принимает.

Вот тебе раз. Так ты всё время читал меня, словно открытую книгу, малыш? Неприятный сюрприз.

— Но… — Энтис нахмурился. — Я же сказал ей, кто я.

По губам Вила скользнула прелестная, нежная, смертельно ядовитая улыбка.

— И тебе, в этих тряпках, поверили? — протянул он. Надеюсь, на меня он так не посмотрит — в его глазах пылала ледяная тьма, и Энтису от этого наверняка было больно… и ему самому, возможно, тоже.

Энтис с видом осуждённого на казнь вздохнул, склонил голову и исчез из крохотного кусочка мира, который я видела сквозь полуопущенные ресницы. Вил же стоял, глядя в пустоту, где только что был Энтис, словно не видел, что там уже пустота… закрыл глаза, уголок рта жалко дёрнулся — я думала, он заплачет. Но нет, не заплакал. Сделал бесстрастное лицо, твёрдо сжал губы, развернулся ко мне спиной и ушёл. А я зевнула и прижалась к тёплому Хетову боку. Посплю-ка я ещё немножко. В воздухе летают грозовые искры, и «просыпаться» сейчас — самая идиотская выходка, которую я могу вообразить, если он с такой лёгкостью читает мысли по лицам. Нет уж. Вы, ребята, хоть поубивайте друг друга, хоть рыдайте друг у друга на груди, хоть целуйтесь — но, пожалуйста, без меня. А я предпочитаю появиться на сцене, когда всё утрясётся. Глядишь, целее буду.

Ты говорил до того, как она проснулась . Слова мечутся в памяти, как горячие мячики. Она тебе опасна . О чём же ты говорил ему, Вил, и чем я тебе опасна, и что за «история насчёт сети»? Вил, Вил, часть твоих тайн принадлежит мне, и я вырву её у тебя, можешь не сомневаться. Ты должен мне кое-что за вчерашнюю песню, менестрель. За все песни, которых я не сумею не слушать, оказавшись в этой странной игре с тобою рядом. Вил, мальчик, я тоже умею брать силой. Ты увидишь.

«…предсказан для великого могущества и великой боли, и страх охватит его, и закроет глаза руками, и гневными словами ответит Творителю, чтобы не слышать его речей. Но не устрашится Творитель…»

Громкий голос менестреля требовал внимания, и это раздражало. Джер залпом допил бокал; рядом возник слуга, юноша его лет, и предложил ещё. Джер кивнул. Вино он не очень любил, но оно могло усыпить, а заснуть бы не помешало… быть может, бессонница вчера на рассвете и погнала его на Путь?

Легенда настырно лезла в уши, вызывая в памяти вечер холодной зимы, треск пылающих дров, тени играют на стенах, блики огня на светлых волосах рассказчика, лежащего на полу у камина, и другой голос тихо говорит: «но не устрашится Творитель…». Не устрашится, спросил тогда Джерин, послать на боль друга? Кер, который считал себя знатоком легенд и вообще не мог не вылезть, сожалеющим тоном (он знает, а кто-то нет!) заявил: Творитель Пламенеющему не друг, а будь другом, пошёл бы в башню с ним, и ежу понятно; а «не устрашится» гнева Огня. Джер хотел возразить, что (в отличие от ежа и Кера) не понимает, Огня-то ещё не было, — но не успел. Тихий голос, читавший легенду, произнёс со странной ноткой печали: нет, он был другом, оттого и боялся, но победил свой страх. Боялся, потому что знал: друг должен идти туда, к Камню и боли, идти один, — а он должен его заставить. Да, почти вырвалось у Джера, и я думаю так же!.. но тут Нел Дарис, никогда не страдавший от избытка душевной тонкости, ввернул-таки про умного Кера и ежа, Кер, конечно, в долгу не остался, все начали смеяться и шутить, а онулыбался, но в улыбке жила печаль. И Джер снова не сумел сказать: мы похожи, ты и я…