Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том III [СИ]

Деревня была совсем близко, судя по долетающим звукам: стук молота в кузнице, ритмичный плеск мельничного колеса, мычание коров и дудочка пастуха за пригорком. И звонкие голоски детей. Тут же Джер их и увидел: девочка лет девяти сидела в траве, а её ровесник увлечённо карабкался по ветвям огромного дуба. И забрался довольно высоко: светлая голова мелькала в листьях у самой вершины.

— Гляди, как я умею! — крикнул мальчик, девчушка восхищённо засмеялась, Джер невольно шагнул вперёд… и прыгнул под испуганный визг и треск ломающихся веток, уже понимая: слишком далеко, он не успеет. Крис успел бы. Маленькое тельце скорчилось на земле. Девочка зажала ладошками рот.

— Не бойся, — торопливо проговорил Джер, вставая с ребёнком на руках, — он жив. Ногу сломал, и всё. Не бойся, ладно? Он не умрёт. Тебя как зовут? Тина? Вот и хорошо. Тина, у вас в деревне есть вейлин?

Вейлин — маленький старичок с седым взъерошенным хохолком, похожий на зарянку, — встретил их у калитки, погладил девочку по волосам и ласково велел не плакать и за друга не волноваться, к вечеру будет как новенький. А Джер, войдя в дверь бревенчатого дома, попал в просторную светлую комнату, где стояла огромная скамья янтарной сосны и кресло рядом с ней, а остальную часть комнаты занимала низкая ванна, до краёв заполненная водой. Он думал, вейлин сразу его выставит, но тот пробормотал: «Сначала вымыть», и дальше вёл себя так, словно Джер и прежде не раз ему помогал: вдвоём мальчика раздели, опустили в ванну — вода почему-то оказалась горячей, — и уложили на скамью. Вейлин сел в кресло. Джер, повинуясь его кивку и впервые радуясь, что вслед за Крисом кучу времени угрохал на врачевание, осторожно соединил концы сломанной кости. Ребёнок (из-за Чар, наверно) не просыпался.

— Сядь и держи, — сонным голосом сказал вейлин и закрыл глаза. Растерявшийся Джер уселся на пол возле скамьи и обхватил ладонями ногу мальчика в месте перелома, надеясь, что понял правильно, и с сомнением гадая: таинственное лечение Чар уже идёт, или старенький Вэй попросту уснул в кресле?

— Свет жизни, — вдруг произнёс старик, не открывая глаз, — как солнце. Твой — ярче. Не думай . Держи.

От неожиданности юноша вздрогнул, и спящий мальчик тоненько застонал. Вейлин нахмурился.

— Не дёргайся. Твоя воля, движения, всё лишнее. Не мелодия Кружева, а свет нитей… в покое. Ясно?

Ясно было лишь одно: надо не шевелиться и вообще привлекать к своей персоне как можно меньше вейлинского внимания. Что же он толковал о нитях и кружевах? Нет, не теперь! (Ему показалось — сами эти мысли создают вокруг него волнение, вроде лёгкого ветерка, которое вейлин видит и недоволен). А ещё лучше — и вообще никогда не думать об этом… о Кружевах, что светятся… текут, в нём и повсюду…

— Хорошо, хорошо, — где-то невдалеке бормотал — или напевал тихонько? — низкий глуховатый голос. Дружелюбный и… молодой? Джер поморгал. Вместо полуденного солнца комнату заполняла бархатная синева сумерек, и в ней яркими, как два драгоценных камня, были глаза вейлина — неожиданно юные на морщинистом старом лице. Он украдкой тронул языком сухие губы. Рыцарей Вэй не видят … ведь так?

— Лечение долго продлится? — только чтобы не молчать, промямлил он, задыхаясь от смущения.

— О, он здоров. Просто спит. Я могу позвать тебе магистра с созвучным узором Кружев. Хочешь?

Джер тщательно поправил растрепавшиеся волосы, думая, как ужасно выдать себя сейчас, предстать в глазах Вэй тем, каков он внутри, — теряющим всякую связь с реальностью, безмерно поражённым.

— Благодарю, нет, — про себя он поморщился: слишком быстро для того, кто притворяется абсолютно спокойным. Да ещё перед вейлином! С тем же успехом сразу мог сказать «Ой, пожалуйста, не надо!».

— Нет? Ну, ладно. Здесь надо слушать себя, своё сердце.

Вэй глядел внимательно, но дружелюбно.

— Не бойся сомнений. Будь всё ясно, ты не остался бы непробуждённым. У тебя есть время решить. Тот, кто ушёл столь вовремя, не ошибётся и в Странствии. Ты много отдал; тебе нужно поесть и отдохнуть.

Чувство оторванности от мира не оставляло его. Он послушно ел что-то горячее из глиняной миски, расписанной листьями ивы, не ощущая вкуса; рассказывал проснувшемуся и совершенно здоровому мальчугану, как отличить ненадёжную ветку; назвал своё имя — Джер — его родителям, очень юным и взволнованным, которые бурно благодарили и зазывали в гости — и для Рыцаря, играющего в простого странника, было куда естественнее принять приглашение, чем остаться на ночь в доме вейлина. Но он остался. Нереальность кружила голову, как крепкое вино, и даже страх (а он боялся, о да, и чем дальше, тем сильнее) подбавлял этому вину особого аромата. «Странствие»…

Он ожидал новых странных слов, расспросов, от которых придётся как-то увиливать, балансируя на краю нарушения Заповеди, и сверкающих взглядов, чересчур молодых и оттого тоже пугающих, — хоть чего-то, что оправдало бы репутацию Вэй в Ордене. Начни старичок-вейлин говорить повелительно, угрожать и даже причинять боль — разве не именно так они обращаются с людьми?! — он очнулся бы от сновидения, он вновь стал бы собою… ну, во всяком случае, тем, кого успешно изображал дома: Джер Ситтин, неизменно уверенный в себе, взирающий на всех чуточку свысока или с ироничной усмешкой. Тот, кем он никогда не был… и кого Крис не захотел видеть другом… маска, с облегчением сброшенная на Пути. Но, выходит, и под нею не он, а маска? Кому предназначались речи о магистре и Странствии?

А вейлин обманул все его ожидания: не сделал абсолютно ничего «чар-вэйского», что позволило бы вернуться в знакомый мир, где всё давно расставлено по местам, и самому занять своё место, влезть в белый плащ, успокоиться… или отчаяться в глубине души и навсегда надеть маску, но это обдумывать не хотелось. Вейлин вообще говорить не стал. Указал на тонкий матрас у стены (Джер его и не заметил бы: из-за покрывала цвета досок он полностью сливался с полом) и ушёл, а утром юноша обнаружил возле «ложа» поднос с молоком и миской густого супа, полотенце и мыло, а ещё маленькую сумку с хлебом и солидным куском сыра. Сумка и убедила его, порядком озадаченного, что прощаться хозяин не намерен. Так и вышло: он воспользовался ванной (вода была чистой и снова горячей, чему он уже не удивлялся) и поел, но старик не появился, не было его и в саду. Ничего не оставалось, как просто уйти.

Алый край солнца едва наметился над золотистой линией полей, и это было прекрасно: столь раннее утро позволяло покинуть деревню, никого не встретив. Сейчас ему не хотелось видеть людей, особенно ту юную пару, родителей мальчика… и лишь спустя несколько часов понял, почему: они тоже спросили бы про магистра. Он мог обманывать себя в доме Чар-Вэй, делая вид, что слово «Странствие» для него загадка, — но, конечно, он знал. Вряд ли найдётся хоть один человек его лет в Тефриане, кто не знал бы. Джерин сел на каменную скамью у дороги и рассмеялся, хотя смех был нерадостным, и может, вернее было бы плакать: в том трактире его приняли за избалованного бездельника, попусту тратящего время и содержимое семейного кошелька на шатание по дорогам и игрушки вроде меча; а тут ещё не легче: за будущего ученика Вэй. Да, скучным его Путь не назовёшь! Стоило снять белый плащ — и каких только причудливых личин ни надевали на него взоры людей, кроме одной: его собственной. Рыцаря не угадал в нём никто — даже сверхпроницательный вейлин. Хотя… отчего-то он ведь не захотел попрощаться?..