Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том III [СИ]

Джаэлл молчал, по примеру своего наставника храня на лице и Кружеве маску бесстрастности.

— И всякий раз «я просто хотел помочь». Менестрелю, которому отдал свою еду и сам вынужден был воровать. Каэрину, который счёл твою «помощь» оскорблением, и я его, в общем-то, понимаю. Ты как тот глупец, что вечно лезет доставать бирьих котят из капканов и остаётся без пальцев в итоге.

— Надо не доставать?

— Надо надевать перчатки, мой милый, — отрезал Луч. — Тебе некогда думать. Ты рвёшься спасать.

Зато ты не рвёшься, едва не выпалил юноша, но вовремя прикусил язык. Обучение без Ступеней вовсе не означало «без наказаний вообще» — за последний год он имел немало случаев в том убедиться.

— Тех же, кто преподаёт тебе уроки, заслуженные и столь тебе необходимые, ты ненавидишь. Злого Каэрина, и злого трактирщика, не желающего кормить всех голодных менестрелей, и злых крестьян с их понятиями о забавах и справедливости… и злого меня, очевидно, поскольку я говорю всё это тебе — бедному непонятому герою, так самоотверженно стремящемуся всё исправить и всем поскорее помочь!

Джаэлл и прежде видел учителя холодно-ядовитым, когда слова стегали, словно плети, но никак не ожидал увидеть сейчас — во время беседы на равных за стаканом вина — и чувствовал себя в ловушке: обманутым, оскорблённым. Он был откровенным, но ему позволили откровенность! Так ловят учеников на Ступенях, но — Чен?! И никогда Чен не возвращался назад! И печальный путь менестреля (и вора поневоле), и злосчастный ляп с Каэрином, всё казалось забытым. Чен ни разу не проявлял склонности к изощрённой пытке — постоянному припоминанию прошлых ошибок. И вдруг… А главное, юноша не мог отделаться от мысли, что учитель, как всегда, прав — и от этого было ещё хуже.

— Жить страстью, а не разумом недопустимо для Вэй, — беспощадно завершил Луч. — Но много хуже суть этой страсти. Тщеславие. Мелкое сумрачное стремление к власти: быть творителем чьих-то судеб, всемогущим рядом со слабыми, спасителем, незаменимым. И безмерно гордиться собою. Взгляни себе в сердце. Разве это чужие страдания велят тебе бездумно кидаться к бьющимся в капканах? И что более греет тебя: радость спасённых или твоя сила… или месть виноватым? А как отомстишь мне?

— За что? — тупо уставясь на свои стиснутые руки, пробормотал ученик. Чен недобро рассмеялся.

— Ты неумело лжёшь. В твоём Кружеве ненависть. Посмеешь отрицать?

— Я не ненавижу тебя.

Джаэлл ощущал такую опустошённость, что на страх сил уже не осталось: он был листом, растёртым меж камней, сок вытек, в жалких ошмётках не было жизни. Ярость, раненое достоинство… всё ушло, кроме камней-слов, растерзавших его в мелкие клочья.

— Если ты видишь меня так, то быть Вэй я не должен. Знаешь… ты отличный учитель. Это у меня ничего не вышло. Прости.

— Если вижу я, — задумчиво произнёс Ченселин. — Если. А что видишь ты сам? Другое?

Джаэлл медленно, как старик, поставил локти на стол и опустил в ладони лицо. Ему было холодно и наконец-то спокойно, и он, не удивляясь, думал: о да, в конце пути нет места для сумрачных волнений.

— Нет, ты прав. Тщеславие и гордость, и мне нравится… уметь больше и спасать… — то были, похоже, последние его слова в Сумраке, и он подбирал их старательно, как вышивальщица подбирает оттенок нити, единственно подходящий к узору. — Но это не всё. Мне действительно жаль… тех, кто в капкане. И больно за менестрелей. И я желаю тебе счастья, я не ненавижу тебя. Ты убьёшь меня или Кружево?

— Ни то, ни другое.

Луч отвёл его руки от лица. Юноша взглянул на него, поражённый: глаза, в которых он никогда не находил ни капли тепла для себя, были полны нежности и золотисто сияли.

— С первого дня я боялся мгновения, когда придётся убить тебя, но теперь — нет. На Шестой Ступени ты устоял, мой ученик. Ты — человек, и свободным от капель Тьмы в людской душе быть не можешь. Но ты и Чар-Вэй, Джаэлл. Не светлее и не выше их, да и не сильней зачастую, — но, по крайней мере, видящий это.

— Я вижу себя достойным лишь смерти! — хрупкое стекло его спокойствия разлетелось на миллион осколков: выходит, опять ничегошеньки он не понял?! — И ты мне не дашь её? Долг магистра охранять людей от зла, а разве не страшное зло — Вэй с душой, столь тёмной?! Если тебе жаль, я сам сделаю это!

— Легко же ты изменяешь взгляды! Совсем недавно я был — горное озеро, лёд… всегда безжалостный, так?

Юный Вэй густо покраснел, как обычный смущённый мальчишка, а Луч, явно развлекаясь, весело продолжал:

— А сейчас я забыл долг из-за жалости? Не слишком лестно в обоих случаях, дорогой!

— Извини… я не хотел тебя обидеть.

— Очень мило с твоей стороны — не хотеть меня обидеть после всего, что я тебе наговорил. Я, когда был на твоём месте, очень даже хотел. Оттого Шестая Ступень и считается для ученика самой опасной: ты не можешь сохранить разум холодным, если ранено сердце. Ярость, неприятие, боль — и ненависть в итоге. К учителю или себе, но ненависть тут неизбежна. Бурная, пламенная, требующая нанести удар.

— Себе, — чуть слышно договорил Джаэлл. — Значит, это Шестая? Ты же не ведёшь по Ступеням! И ты думаешь, я удержался? Нельзя жить, если себя ненавидишь. Нет, я упал… и вот-вот ударюсь о землю…

— Глупости, — резко сказал Ченселин. — Упал? Ты жив. Сомневаешься. Задаёшь вопросы. Ты способен краснеть, удивляться… подозревать меня в нечестной игре, наконец. Ты сказал, что мои обвинения — не вполне правда, твои побуждения не столь неблаговидны. А если это так, отчего тебе себя ненавидеть?

— А это так?

— Ты знаешь.

— Но должен был знать и ты. Учителя не лгут. Ты пятый год танцуешь в моём Кружеве — и ошибся?

Ответ был привычным, и всегда выводил его из себя: холодок в Кружевах и дразнящая полуулыбка.

— Будь на моём месте любой другой магистр — и сей вопрос вполне сошёл бы за удачный способ уйти из Сумрака. Ты в самом деле так жаждешь умереть? А где же присущее Вэй чувство самосохранения?

— Ну неужели, — с отчаянием проговорил Джаэлл, — даже после мясорубки, через которую ты меня протащил, ты не можешь просто взять и ответить?! И побыть магистром или Ченом, но кем-то одним!

— Я тот, кто есть, и иным быть вряд ли сумею. Отчасти потому я и не веду, в общепринятом смысле, по Ступеням. Вот Каэрин — полная мне противоположность. Магистр, а через миг — человек, и застань ты два этих его состояния отдельно — поклялся бы, что говорил с близнецами. Я всегда поражался, как у него получается меняться столь сильно. Я на подобное не способен. С теми, кого учу, во всяком случае.

— Расскажи о Шестой Ступени, — со вздохом попросил юноша, сдаваясь: нет смысла махать руками, чтобы разогнать туман. Смеётся Чен, сердится или наглухо закрыт — он никогда не отвечает просто.