Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том III [СИ]

— Ты весь мокрый, — тихо заметил он.

— Ты тоже.

Юноша кивнул. Позор для Вэй его уровня — промокать под дождём, да ещё на глазах Луча… Он был тогда таким ошеломлённым и слабым, мир трещал по всем швам, и душа рвалась в Кружева — утонуть в поющей ласковой красоте и вечно петь с нею… бьющие его струи вернули ему Сумрак, исцелили его.

Чен понимает сам — или нет. В обоих случаях объяснять не имеет смысла.

— Мне было не легче, — сказал Чен. — По крайней мере, ты не ждал, размышляя, как лучше убить того, кто тебе дорог.

Его пальцы, сильные и холодные, сжали руку Джаэлла.

— Перетащи нас домой, вейлин. Мне всё-таки хотелось бы оценить твоё мастерство двойного нырка, находясь в сознании.

Дома, в комнате для бесед, когда нырок успешно состоялся, они уютно устроились среди подушек на ворсистом ковре; возле них на медном подносе дымилась вместительная чаша горячего шина. Влагу, а заодно и пыль, из их одежды Джаэлл убрал во время нырка, но всё равно «вэйские» чёрные шёлковые рубашки и штаны были тотчас заменены на домашние одеяния из безумно дорогого мягчайшего белого эдаля — одно из немногих роскошеств Сумрака, какие признавал крайне сдержанный в подобных вещах Ченселин. Полулёжа на подушке и следя, как в золотом свете единственного зажжённого кристалла складки лёгкого эдаля искрятся на руке Луча, лениво подносящей кружку к губам, Джаэлл, как всегда, поражался: ладно бы в одежде из ткани для королевских празднеств Чен валялся дома на коврах сам — но дать её с той же целью ученикам! И ещё язвительно отзывается о «привычках принцев» иных Вэй вроде Неверина Тэнли. С кем же тогда сравнить его самого — с самым привередливым королём?

— Если б я мог, — вдруг страстно воскликнул он, — я так много бы изменил!

— Ребёнком я думал об этом.

К своему удивлению, в тоне его и мелодиях юноша уловил печаль и отзвук той же страсти.

— Я желал пути магистра, чтобы менять. Учитель не пытался ничего скрыть или приукрасить, напротив, был откровенен почти до жестокости, он вообще по натуре человек прямой и не выносит недомолвок.

Губы Ченселина тронула знакомая ироничная улыбка:

— В отличие от меня? Ты слишком открыт для того, кто склонен к резким суждениям. Кстати, хоть Каэрин и не пользуется твоей любовью, именно его заслуга, что я терплю твой прелестный характер. У него очень похожий. Резкость, вызов, непрестанные уколы и оскорбления. Вероятно, потому я и уцелел на Шестой: с первого дня в его доме выслушивая причины, по которым жить мне не следует, я был в определённом смысле подготовлен… Отчего ты не спросишь, как совместить Шестую и обучение без Ступеней?

— Я знаю. Ты никогда не ранишь, если можно этого избежать. Нельзя быть Чар-Вэй вообще без боли.

Луч отвлёкся от созерцания каштана в распахнутом окне и повернулся к ученику. Когда он двигался, ткань тускло мерцала, словно собрав на себя частички золотой пыли, залетевшей в окно со звёзд.

— Вернёмся к Черте, — произнёс он чуть сонно, будто разговор длился не один час и был предсказуем настолько, что старший из собеседников успел слегка заскучать. — Представь лавину в горах. Она летит, грохоча, по склону, с корнями вырывая деревья и круша всё на своём пути. Но породил её крохотный камешек из-под ноги охотника или копыта горной козы, и подлинная причина разрушений — именно он.

— Тогда уж коза или охотник.

— В сочетании с камешком и Судьбой, — согласился Луч. — Но я — не один из них. Теперь понимаешь?

Джаэлл обескураженно покачал головой.

— Только то, что на лавину ты больше похож, чем на козу или камешек. Могущественный и опасный, ты сам говорил. Но просто рассказать людям правду о менестрелях — разве это подействует, как лавина?

— Это не подействует никак, дорогой. В том-то и дело. Одной болтовни Вэй тут мало. Нужно нечто существенное, доказательство. Если «просто рассказать», что быть менестрелем — достойный труд, а не разновидность дармоедства, сразу возникает вопрос: но если это ремесло, где тогда гильдия? Со всеми правами, атрибутами, различием учеников и мастеров. Главой, присутствующим на Советах, наконец.

— Но… Чен…

Юноша медленно покачал головой, не сводя с Луча глаз:

— Думаешь, такое позволят?!

— Думаю, попытаться давно бы стоило. Причём требовать, а не выпрашивать позволений.

— Так отчего же ты…

— Не я! — перебил Ченселин. — У меня гильдия есть. Единство Звезды. И вряд ли кому-то принесёт пользу свара между Звездой и Орденом, а она неизбежно начнётся, если Луч попросит отменить Черту.

— Но каким образом…

Джаэлл помолчал, создавая крохотные волны в кружке с остатками шина.

— Я идиот. Совесть Тефриана. Конечно! Они наказывают за пересечение Черты, а значит, менестрели хуже прочих, остальных-то пускают… Чен, но это же незаконно! Петь и играть — не преступление. Они не имеют права поступать так, или они уже не живут в Тефриане?! Ты же хранитель Закона! Ты должен…

— Свалить себе на голову Великую Тайну, плюс гнев Звезды, которой от Ордена тоже достанется, так как с их точки зрения все Чар-Вэй заодно, плюс проклятия всего Тефриана, поскольку наши раздоры неминуемо заденут Поле. Ах да — и особую ненависть менестрелей, ведь на них-то в первую очередь и отыграются. Спасибо, Джаэлл, дорогой. Об этом я и говорил: чтобы сломать дерево, камешка вполне достаточно. Швыряясь валунами, можно запустить лавину, слишком разрушительную и неуправляемую.

— Но Вэй не летящие камни! Они всегда знают, что делают. Силы, вызванные нами, нам подвластны.

Ченселин вздохнул.

— Чем, интересно, ты слушал? Подвластны! Вот пример: я Луч, но не в моей власти пробудить разум собственного ученика! Ты можешь думать, будто знаешь, что делаешь, — зная лишь, чего ты хотел , а это совсем другое. Действия — путь. Желание — цель похода. А верно ли ты следуешь к цели, и куда в действительности приведёт избранная дорога — на сей счёт люди, даже и Вэй, вполне могут ошибаться.

— Странно, недавно ты осуждал бездействие, порождённое трусостью!

— Учитель мой Каэрин, — спокойно сказал Ченселин, — ответил бы тебе длительной болью; возможно, этот ответ был бы понятнее. Я трижды сегодня повторил: говоря с Вэй, будь осторожней. Более я повторять не намерен. Слова не доходят до тебя, следовательно, я вынужден применить иные доводы.

Ровный негромкий голос заполнил собою всю комнату, вытеснил ночную свежесть: воздух стал густым и тяжёлым, отвратительным на вкус, им было невероятно трудно дышать… нет — невозможно…

— Джаэлл. Контроль.

Сквозь рокочущий шум в ушах он ощущал звуки, как камни с острыми гранями, или то были глаза магистра, вонзавшиеся в него огненно и мучительно, кинжалы из белоснежного и чёрного огня… сверкали, а он не мог не смотреть, почти ослепнув от слёз, которые, вытекая, сразу вскипали на коже.