All Flesh is Grass

Мы были молоды и пьяны от странного, беспричинного счастья, от какого-то неистового восторга, — по крайней мере, так пьян был я.

Her grip upon my hand was hard, with a lithe, young strength, and we ran together as if we were one person running—and it seemed to me, indeed, that in some awesome manner I had become a part of her, and that somehow I knew where we were going and why we were going there, but my brain was so seething with this strange happiness that it could not translate the knowledge into terms I understood.

We came down to the creek and splashed across, then ran around the mound where I had found the skulls and on up the second ridge and there, atthe top of it, we came upon the picnic.

Сильная, гибкая рука крепко сжимает мою руку, мы бежим так дружно, так согласно, мы двое — одно; мне даже чудится, что каким-то странным, пугающим образом я и вправду стал лишь частицей ее и знаю, куда мы бежим и зачем, но все мысли путает та же неукротимая, ликующая радость, и я не могу перевести это неведомо откуда взявшееся знание на язык ясных мне самому понятий.

Добежали до ручья, пересекли его, взметнув фонтаны брызг, обогнули насыпь, где я днем нашел черепа, взбежали на новый холм — и на вершине его застали целую компанию.

There were other people there, at this midnight picnic, a half a dozen of them, all like this alien girl who had run with me. Scattered on the ground were hampers, or things that looked like hampers, and bottles, and these bottles and the hampers were arranged in a sort of circle. In the centre of the circle was a small, silvery contraption that was just slightly larger than a basketball.

Тут расположились на полуночный пикник еще шесть или семь таких же созданий, как моя спутница. На земле раскиданы бутылки и корзинки с едой — или что-то очень похожее на бутылки и корзинки, — и все они образовали круг. А по самой середине этого круга лежит, поблескивая серебром, какой-то прибор или аппаратик чуть побольше баскетбольного мяча.

We stopped at the edge of the circle and all the rest of them turned to look at us—but to look without surprise, as if it were not unusual at all for one of them to lead in an alien creature such as I.

The woman who was with me spoke in her singing voice and they answered back with music. All of them were watching me, but it was friendly watching.

Then all of them except one sat down in the circle and the one who remained standing stepped toward me, making a motion inviting me to join the circle with them.

Мы остановились на краю круга, и все обернулись и посмотрели на нас, но посмотрели без малейшего удивления, словно это в порядке вещей — что одна из них привела с собою чужака.

Моя спутница что-то сказала своим певучим голосом, и так же напевно, без слов ей ответили. Все смотрели на меня испытующе, дружелюбно.

А потом они сели в круг, только один остался на ногах — он шагнул ко мне и знаком предложил присоединиться к ним.

I sat down, with the running woman on one side of me and the one who made the invitation sitting on the other.

It was, I gathered, some sort of holiday, although there was something in that circle which made it more than a holiday.

There was a sense of anticipation in the faces and the bodies of these people sitting in the circle, as if they might be waiting for an event of great importance. They were happy and excited and vibrant with the sense of life to their fingertips.

Я сел, по правую руку села та, что прибежала со мною, по левую — тот, кто пригласил меня в круг.

Наверно, это у них вроде праздника или воскресной прогулки, а может быть, и что-то посерьезнее.

По лицам и позам видно: они чего-то ждут, предвкушают какое-то событие. Они радостно взволнованы, жизнь бьет в них ключом, переполняет все их существо.

Except for their crests, they were humanoid, and I could see now that they wore no clothing. I found time to wonder where they might have come from, for Tupper would have told me if there were people such as they. But he had told me that the Flowers were the only things which existed on this planet, although he had said sometimes there were others who came visiting.

Were these people, then, the ones who came visiting, or was it possible that they were the descendants of those people whose bones I had found down on the mound, now finally emerged from some secret hiding place? Although there was no sign in them of ever having hidden, of ever having skulked.

Теперь видно, что они совершенно нагие и, если бы не странный хохол на голове, вылитые люди. Любопытно, откуда они взялись. Таппер сказал бы мне, если бы здесь жил такой народ. А он уверял, что на всей планете живут одни только Цветы. Впрочем, он обмолвился, что иногда тут появляются гости.

Может быть, эти черные хохлатые создания и есть гости? Или они — потомки тех, чьи останки я отыскал там, на насыпи, и теперь, наконец, вышли из какого-то тайного убежища? Но нет, совсем не похоже, чтобы они когда-либо в своей жизни скрывались и прятались.

The strange contraption lay in the centre of the circle. At a picnic back in Millville it would have been a record player or a radio that someone had brought along. But these people had no need of music, for they talked in music, and the thing looked like nothing I had ever seen. It was round and seemed to be fashioned of many lenses, all tilted at different angles so that the surfaces caught the moonlight, reflecting it to make the ball itself a sphere of shining glory.

Some of the people sitting in the circle began an unpacking of the hampers and an uncorking of the bottles and I knew that more than likely they'd ask me to eat with them. It worried me to think of it, for since they'd been so kind I could not very well refuse, and yet it might be dangerous to eat the food they had. For although they were humanoid, there easily could be differences in their metabolism and what might be food for them could be poisonous for me.

Странный аппаратик по-прежнему лежит посреди круга. Будь мы на воскресной прогулке в Милвилле, вот так посередине поставили бы чей-нибудь проигрыватель или транзистор. Но этим хохлатым людям музыка ни к чему, самая их речь — музыка, а серебристый аппарат посреди круга очень странный, я никогда в жизни ничего похожего не видел. Он круглый и словно слеплен из множества линз, каждая стоит немного под углом к остальным, каждая блестит, отражая лунный свет, и весь этот необыкновенный шар ослепительно сияет.

Сидящие в кругу принялись открывать корзинки с едой и откупоривать бутылки, и я встревожился. Мне, конечно, тоже предложат поесть, отказаться неловко — они так приветливы, — а разделить с ними трапезу опасно. Хоть они и подобны людям, организм их, возможно, существует на основе совсем иного обмена веществ, их пища может оказаться для меня ядом.

It was a little thing, of course, but it seemed a big decision, and I sat there in mental agony, trying to make up my mind.

The food might be a loathsome and nauseating mess, but that I could have managed; for the friendship of these people I would have choked it down. It was the thought that it might be deadly that made me hesitate.

Казалось бы, пустяк, но решиться не так-то просто. Что же делать, как поступить? Пусть их еда мерзкая, противная — уж как-нибудь я справлюсь, не покажу виду, что тошно, и проглочу эту дрянь, лишь бы не обидеть новых друзей. Ну, а вдруг отравишься насмерть?

A while ago, I remembered, I had convinced myself that no matter how great a threat the Flowers might be, we still must let them in, must strive to find a common ground upon which any differences that might exist between us could somehow be adjusted. I had told myself that the future of the human race might easily hang upon our ability to meet and to get along with an alien race, for the time was coming, in a hundred years from now, or a thousand years from now, when we'd be encountering other alien races, and we could not fail this first time.

And here, I realized, was another alien race, sitting in this circle, and there could be no double standard as between myself and the world at large. I, in my own right, must act as I'd decided the human race must act—I must eat the food when it was offered me.

Только недавно я уверял себя, что, как бы ни опасны казались Цветы, надо пустить их на нашу Землю, надо всеми силами добиваться взаимопонимания и как-то уладить возможные разногласия. Я говорил себе: от того, сумеем ли мы поладить с первыми пришельцами из чужого мира, быть может, зависит будущее человечества. Ибо настанет время — все равно, через сто лет или через тысячу, — когда мы встретимся еще и с другими разумными существами — жителями иных миров, и нельзя нам в первый же раз не выдержать испытания.