All Flesh is Grass

Homeless, they cried in their many tongues. You have made us homeless. You have destroyed our home and now we have no home and what will become of us? We are lost. We are naked. We are hungry. We will die. We know no other place. We want no other place. — Мы бездомные, — многоголосо кричали они. — Ты лишил нас крова. Ты разрушил наш кров, и теперь у нас нет крыши над головой. Что же с нами будет? Мы в растерянности. Мы нищие. Мы голодные. Мы погибнем. Мы не знаем, куда податься. Мы не желаем другого дома. We wanted so little and we needed so little and now you have taken that very little from us. What right did you have to take that very little from us-you who have so much? What kind of creatures are you that you fling us out into a world we do not want and cannot know and cannot even live in? Мы довольствовались малым, а теперь ты забрал у нас и это. Какое право имел ты обездолить нас ты, обладающий многим? Что это за существо, которое вышвырнуло нас в мир, неизвестный, ненужный? You need not answer us, of course. But there will be a time when an answer will be asked of you and what will be your answer? Можешь не отвечать. Но рано или поздно тебе придется дать ответ — и что ты скажешь? It wasn't that way, of course, not all of it flowing together, not connected, not a definitive statement, not a structured question. Конечно же, слова не были связаны, не лились сплошным потоком, не заключали утверждений, не складывались в вопросы. But in the bits and pieces of the crying that hammered in on us that is what it meant, that is what those slimy, bumping, bereft creatures meant to say to us-knowing, I think, that there was nothing we could do for them or would be willing to do for them, but wanting us to realize the full enormity of what we'd done to them. Но именно это слышалось в отрывочных звуках, именно это хотели сказать нам крохотные ползучие осиротевшие существа, которые знали, что мы ничего не можем, да и не хотим сделать для них. And it was not only the words that were carried in their crying, but the look of those thousands of pathetic faces that hurled the cries at us-the anguish and the lostness, the hopelessness and the pity, yes, the very pity that they felt for us who were so vile and so abandoned and so vicious that we could take their home from them. And of all of it, the pity was the worst to take. Смысл их стона скрывался не только в словах, но и в лицах, на которых читалось горе, растерянность, беспомощность и жалость. Да, жалость к нам — низким, распутным, греховным созданиям, способным лишить их дома. Эта жалость была для меня хуже всего. We won our way free of them and went on and behind us their wailing faded and finally dropped to silence, either because we were too far away to hear it or because they had stopped the wailing, knowing there was no longer any purpose to it, knowing, perhaps, that there had never been a purpose to it, but still constrained to cry out their complaint. Итак, путь перед нами был свободен, и вскоре визги позади нас начали стихать, а потом и вовсе смолкли, должно быть, мы слишком удалились от букашек, или они просто прекратили стенать, поняв, что плач уже не имеет смысла. Скорее всего, они с самого начала знали — жаловаться бесполезно, но не могли сдержаться. But even with the wailing no longer heard, the words beat in my brain and the knowledge grew and grew and grew that by the simple act of pressing a trigger I had killed not only a tree, but the thousands of pitiful little creatures that had made the tree their home and I found myself, illogically, equating them with the fairies which, in my boyhood, I'd been told lived in an ancient and majestic tree which grew behind the house, although these wailing things, God knows, looked not in the least like fairies. Рыдания стихли, но слова не выходили у меня из головы, и в душе зарождалось и росло, росло, росло осмысление того, что простым нажатием на курок я убил не только дерево, но и тысячи несчастных маленьких существ, для которых дерево было пристанищем. Непонятно отчего я вспомнил, как в детстве мне рассказывали про эльфов, живущих в старом величественном дереве за нашим домом. Хотя, надо сказать, эти серые визгуны, Господь свидетель, не похожи на эльфов. Dull anger rose inside me to counterweigh the guilt and I found myself trying to justify the felling of the trees and that part of it was easy, for it could be stated and set forth in very simple terms. The tree had tried to kill me and would have killed me if it had not been for Hoot. Глухая злоба поднималась во мне. Надо было как-нибудь погасить ощущение собственной вины, и я пытался оправдать выстрел в дерево. Это оказалось простым делом и не потребовало долгих размышлений. Дерево хотело убить меня, и оно бы добилось своего, если бы не Свистун. The tree had tried to kill me and I had killed it instead and that was as close to basic justice as anyone could come. But would I have killed it, I asked myself, if I had known that it had been the home of all the wailing creatures? Дерево хотело убить меня, а я вместо этого убил его, и это было справедливо с любой точки зрения. Но убил бы я его, спрашивал я себя, если бы знал о сотнях тысяч букашек, населяющих дерево? I tried to tell myself that I might not have acted as I had if I had only known. But it was no use. I recognized a lie even when I told it to myself. I had to admit that I would have acted exactly as I did even if I'd known. Я старался убедить себя в том, что не поступил бы так. Но я не верил своим мыслям. Я лгал сам себе. Если бы я знал, все бы повторилось! A sharp ridge rose up ahead of us and we began to climb it. As we started up it the sharpened upper edge of the tree stump barely showed above the ridge, but as we climbed more and more of the massive stump came into view. At the time I had used the laser I had been facing north and had aimed at the tree's western face, then had raked the laser down, cutting the stump on a sharp diagonal, making the tree fall eastward. Перед нами вырос остроконечный холм, и мы начали подъем. Мы шли вверх, и из-за холма показался ствол дерева. Чем выше мы поднимались, тем выше становился пень. Я вспомнил, что когда я выстрелил в дерево, я стоял лицом к северу и целился в ту часть дерева, которая смотрела на запад. Потом, вспомнилось мне, я провел ружьем влево и вниз, срезав ствол по диагонали, и заставил дерево свалиться ветвями на восток. If I had used my head, I told myself, I could have started on the eastern edge and made the tree fall to the west. That way it would not have blocked the trail. It beat all hell, I told myself, how a man never thinks of a better way to do a thing until he'd already done it. Если бы я был предусмотрительней, я бы опрокинул дерево на запад. Тогда оно не перегородило бы тропу. Хлебнешь забот, если не подумаешь хорошенько перед тем, как что-либо предпринять! Finally we reached the ridge-top and from where we stood looked down upon the stump, the first time we had really seen it in its entirety. Наконец мы поднялись на холм и смогли впервые рассмотреть пень. And the stump was just a stump, although a big one, but in a neatly drawn circle about it was a carpeting of green. A mile or more in diameter, it stretched out from the stump, an oasis of green-lawn neatness set in the middle of a red and yellow wilderness. Перед нами был самый обычный пень, только очень большой, а вокруг него все поросло травой. Да, посреди красно-желтой равнины находился зеленый оазис, круглая поляна, в милю или больше диаметром, обступающая ствол. It made one ache to look at it, it looked so much like home, so much like the meticulously cared-for lawns that the human race had carried with it and had cultivated or had tried to cultivate on every planet where they had settled down. Сердце защемило при взгляде на нее — она так напоминала о родине, о заботливо ухоженных лужайках, которые всегда появлялись там, где бы ни очутились представители человеческой расы. I'd never thought of it before, but now I thought about it, wondering what it was about it, wondering what it was about the trimmed neatness of a greensward that made the humanoids of Earth carry the concept of it deep into outer space when they left so much else behind. Я никогда раньше не задумывался о них, но теперь мне хотелось понять причину, которая заставляла отказавшихся от многих привычек людей все же сохранить обычай высаживать траву и ухаживать за ней даже на самых отдаленных планетах. Читать дальше