All Flesh is Grass

Когда я, возвратясь, услыхал звонок и увидел на столе телефон, в голове у меня мелькнуло не слишком логичное, но самое простое объяснение: почему то Эд не унес телефон и снова его подключил. Может быть, потому, что он мне друг; может, он готов ради меня не выполнить хозяйское распоряжение. Или, может, сам Престон передумал и решил дать мне небольшую отсрочку. А может быть, даже нашелся неведомый доброжелатель, который уплатил по счету, чтобы я не лишился телефона.

But I knew now that it had been none of these things. For this phone was not the phone that Ed had disconnected.

I reached out and took the receiver from the cradle and put it to my ear.

Но теперь я знал: все это чепуха. Потому что телефон у меня на столе — не тот, который сегодня отключил Эд.

Я опять снял трубку и поднес к уху.

The businesslike voice spoke to me. It didn't say hello, it did not ask who called. It said: “It is clear, Mr Carter, that you are suspicious of us. We can understand quite well your confusion and your lack of confidence in us. We do not blame you for it, but feeling as you do, there is no use of further conversation. Talk first to Mr Sherwood and then come back and talk with us.”

И опять раздался деловитый мужской голос. Он не сказал — «слушаю», не спросил, кто говорит. Он сказал:

— Очевидно, вы относитесь к нам с подозрением, мистер Картер. Мы прекрасно понимаем, что вы смущены и не доверяете нам. Мы вас не осуждаем, но при том, как вы сейчас настроены, продолжать разговор бесполезно. Побеседуйте сначала с мистером Шервудом, а потом возвращайтесь — и тогда поговорим.

The line went dead again. This time I didn't shout to try to bring the voice back. I knew it was no use. I put the receiver back on the cradle and shoved the phone away.

See Gerald Sherwood, the voice had said, and then come back and talk. And what in the world could Gerald Sherwood have to do with it?

I considered Gerald Sherwood and he seemed a most unlikely person to be mixed up in any business such as this.

И телефон снова заглох. На этот раз я не стал кричать в надежде, что голос снова отзовется. Я знал, это бесполезно. Опустил трубку на рычаг и отодвинул телефон.

Повидайте Джералда Шервуда, сказал голос, а после поговорим. Но при чем тут, спрашивается, Джералд Шервуд?

Невозможно поверить, чтобы Джералд Шервуд был причастен к этой странной истории, не такой он человек.

He was Nancy Sherwood's father and an industrialist of sorts who was a native of the village and lived in the old ancestral home on top of the bill at the village edge. Unlike the rest of us, he was not entirely of the village. He owned and ran a factory at Elmore, a city of some thirty or forty thousand about fifty miles away. It was not his factory, really; it had been his father's factory, and at one time it had been engaged in making farm machinery. But some years ago the bottom had fallen out of the farm machinery business and Sherwood had changed over to the manufacturing of a wide variety of gadgets. Just what kind of gadgets, I had no idea, for I had paid but small attention to the Sherwood family, except for a time, in the closing days of high school, when I had held a somewhat more than casual interest in Gerald Sherwood's daughter.

Отец Нэнси Шервуд, в некотором роде промышленник, был коренной милвиллец и жил на краю города, на вершине холма, в старом прадедовском доме. Не в пример всем нам, он не ограничивал свою жизнь рамками Милвилла. Ему принадлежала фабрика в Элморе — до Элмора от нас миль пятьдесят и там чуть ли не сорок тысяч жителей. Фабрика досталась Джералду от его отца и когда-то выпускала сельскохозяйственные машины. Но несколько лет назад разразился крах, сельскохозяйственные машины стали никому не нужны, и Шервуд занялся всевозможной технической мелочью. Какие там штучки и приспособления выпускала его фабрика, я понятия не имел: семейство Шервуд меня не слишком занимало, если не считать той поры, когда я кончал школу и всерьез увлекся дочерью Джералда.

He was a solid and substantial citizen and he was well accepted. But because he, and his father before him, had not made their living in the village, because the Sherwood family had always been well-off, if not exactly rich, while the rest of us were poor, they had always been considered just a step this side of strangers. Their interests were not entirely the interests of the village; they were not tied as tightly to the community as the rest of us. So they stood apart, perhaps not so much that they wanted to as that we forced them to.

Джералд Шервуд был человек солидный, состоятельный, в городе его уважали. Но деньги свои он, как и отец его, наживал не в Милвилле, а на стороне, притом Шервуды были если и не по-настоящему богаты, то все же люди с достатком, а мы, остальные, бедны как церковные мыши, и потому их всегда считали отчасти чужаками. У них были еще и какие-то другие интересы, не те, что у нас, мы, жители Милвилла, куда теснее связаны между собой. И Шервуды держались немного особняком — не по своей воле, но потому, что мы сами их сторонились.

So what was I to do? Drive out to Sherwood's place and play the village fool? Go barging in and ask him what he knew of a screwy telephone?

I looked at my watch and it was only four o'clock. Even if I decided to go out and talk with Sherwood, I couldn't do it until early evening. More than likely, I told myself he didn't return from Elmore until six o'clock or so.

Так что же мне делать? Нагрянуть к Шервудам и разыгрывать дурачка? Ввалиться без приглашения и спросить, что ему известно о сумасшедшем телефоне без проводов?

Я взглянул на часы — еще только четыре. Даже если идти к Шервуду, то не сейчас, а под вечер. Уж наверно, он возвращается из Элмора часам к шести, не раньше.

I pulled out the desk drawer and began taking out my stuff. Then I put it back again and closed the drawer. I'd have to keep the office until sometime tonight because I'd have to come to it to talk with the person (or the persons?) on that nightmare phone. After it was dark, if I wanted to, I could walk out with the phone and take it home with me. But I couldn't walk the streets in broad daylight with a phone tucked beneath my arm.

Я выдвинул ящик письменного стола и стал собирать свои пожитки. Потом сунул все назад и задвинул ящик. Контору пока закрывать нельзя, попозже вечером я должен буду вернуться, мне ведь надо еще поговорить с незнакомцем (или незнакомцами?) по этому, с позволения сказать, телефону. Когда стемнеет, я могу, если захочу, забрать аппарат и унести его домой. Но не идти же по Милвиллу с телефоном под мышкой средь бела дня!

I went out and closed the door behind me and started down the street. I didn't know what to do and stood at the first street corner for a moment to make up my mind. I could go home, of course, but I shrank from doing it. It seemed a bit too much like hunting out a hole to hide in. I could go down to the village hall and there might be someone there to talk with.

Although there was a chance, as well, that Hiram Martin, the village constable, would be the only one around. Hiram would want me to play a game of checkers with him and I wasn't in the mood for playing any checkers. Hiram was a rotten loser, too, and you had to let him win to prevent him from getting nasty.

Я вышел, запер дверь и зашагал по улице. И в растерянности остановился на первом же углу, пытаясь собраться с мыслями. Конечно, можно пойти домой, но очень это мне не по душе. Словно я удираю и ищу, куда бы зарыться. Можно пойти в муниципалитет, там, верно, найдется, с кем перемолвиться словом. Хотя вполне возможно, что я застану там одного только Хайрама Мартина, полицейского. Хайрам пристанет, чтобы я играл с ним в шашки, а мне сейчас не до шашек. Притом он не умеет вести себя прилично, когда проигрывает, и ему волей-неволей поддаешься, лишь бы не бесился.

Hiram and I had never got along too well together. He had been a bully on the schoolground and he and I had fought a dozen times a year. He always licked me, but he never made me say that I was licked, and he never liked me. You had to let Hiram lick you once or twice a year and then admit that you were licked and he'd let you be his friend. And there was a chance, as well, that Higman Morris would be there, and on a day like this, I couldn't stomach Higgy. Higgy was the mayor, a pillar of the church, a member of the school board, a director of the bank, and a big stuffed shirt. Even on my better days, Higgy was a chore; I ducked him when I could.

Мы с Хайрамом спокон веку не ладили. В школе он был первый задира и хулиган, мы вечно дрались. Он был куда сильнее, мне порядком доставалось, но ни разу он не добился, чтоб я запросил пощады, и потому меня терпеть не мог. Вот если раза два в год позволишь Хайраму себя поколотить и признаешь себя побежденным, тогда он соизволит зачислить тебя в друзья. Очень может быть, что я застану там сейчас еще и Хигмена Морриса, а разговаривать с ним в такой день свыше моих сил. Хигги — мэр нашего города, столп общества и опора церкви, член школьного попечительского совета, член правления банка, чванливый болван и ничтожество. Даже в лучшие мои времена я плохо переваривал Хигги и как мог его избегал.