Жозеф Рони-старший - Навигаторы Вселенной

— Да… Я сам не могу понять… Похоже, здесь она не полностью доверяет мне… Надо, чтобы вы поговорили с ней еще раз…

— И о чем же вы хотите, чтобы я с ней поговорил?

— Это не так важно. О том же самом. Но только постарайтесь быть красноречивым, и она вам ответит.

Мы перевалили эту зловещую гору, настоящую Голгофу, возвышающуюся над равниной. Можно подумать, что здесь находится кладбище титанов. Плоские камни, загадочные, поставленные стоймя валуны чередуются с глубокими ямами. Эхо здесь повторяется бессчетное количество раз, подобно отзвукам воплей агонии, звучавших здесь в незапамятные времена. Дорога поднималась между старых елей, казавшихся такими же древними, как и все здесь. Доктор увел Луиджи, попросив нас немного подождать. Мы с Франческой остались вдвоем, одни в этом величественном храме природы. Казалось, тишина и неподвижность смягчались в ярком свете солнца. Я слышал, как бьются мое и ее сердца. Я сказал охрипшим от волнения голосом:

— Я уже на пределе своих страданий. Я скоро уезжаю и решил с вами поговорить в последний раз. Мучения, которые я терпел все это время, полагаю, дают мне право еще раз предложить вам свою жизнь и пообещать, что всю жизнь буду любить одну-единственную женщину. Я говорю это, уже не испытывая надежды и почти что из чувства долга — да, перед самим собой тоже есть долг, — я почту за величайшее счастье быть с вами всю оставшуюся жизнь. Я знаю, Франческа, что я с радостью стану еще благороднее, еще добрее и нежнее с вами, лишь бы быть достойным бесконечной радости называться вашим спутником жизни. Я знаю, что этой величайшей милости мне было бы достаточно, чтобы покорно терпеть удары судьбы и быть милосердным со своими врагами. Но мне не дана эта высочайшая милость! Я вовсе не жалуюсь, Франческа, нежность, которая пробудилась во мне, ни к чему вас не обязывает. Я умоляю вас хотя бы об одном благосклонном взгляде и простить мои слова, если они вас чем-то оскорбили!

Некоторое время она ничего не отвечала, оставаясь в неподвижности подобно Молчащей Афродите, наклонившей голову под тяжестью своих волос. В голосе ее прозвучало беспокойство:

— Это я должна просить у вас прощения. Я чувствую угрызения совести за то, что причинила вам столько страданий, я отдала бы не один год своей жизни, лишь бы ничего этого не произошло. Не сомневайтесь, я с удовольствием сделала бы это для вас.

Она протянула мне руку; я не осмелился поднести ее к губам.

— Прощайте, Франческа, — тихо пролепетал я. — Завтра на рассвете меня уже здесь не будет!

Она прислонилась к дереву и прошептала, будто говоря сама с собой:

— Я не должна его удерживать.

В ту ночь я даже не пытался уснуть; для этого мне пришлось бы принять слишком большую дозу опиума. Вместо этого я устроился на балконе замка, чтобы любоваться картиной ночи и башен Серраза на фоне звездного неба. Чтобы получить полное представление, к этой прекрасной картине следует добавить еще летний сумрак и горы. Мои чувства обострились, это была горькая смесь окружающего великолепия и все еще терзающего меня страдания. Я ощущал громкий зов Смерти. Смутно виднеющиеся вдали горные вершины, журчание воды, равнины, звезды — все это представлялось мне одной большой гробницей. Я чувствовал себя в полнейшем противоречии с Вселенной, задыхающимся в Бесконечности, и безропотно смирился со страданиями, которые делают любовные переживания такими чистыми и благородными. Нет, я не испытывал эгоистическое наслаждение от своих мучений, я приносил безвестную жертву ради счастья других.

И я закричал, подняв голову к ночному небу:

— Pater in manus tuas commendo spiritum meum! [6] Отче! В руки Твои предаю дух мой (лат.) .

Серебристый отсвет зари застыл на заснеженных горных вершинах. Предутренний ветер волновал гладь озера. Синицы, которых я подкармливал, прилетели за своим угощением. Возница принял мой багаж, и я отправился навстречу будущей жизни. Мне захотелось проехать через Голгофу. Остановившись перед деревьями, где я вчера говорил с Франческой, я вдруг почувствовал внезапный упадок сил. Я прислонился к тому же самому дереву, что и она вчера. Закрыв глаза, я так простоял довольно долго.

Шелест листьев пробудил меня от сладкой дремоты. Передо мной предстало чудесное зрелище: Франческа собственной персоной. Она нежно смотрела на меня. Взгляд ее был полон беспокойства, но в нем не было ни малейшего страха. Тень усталости легла ее веки, такая очаровательная!

— Почему вы хотите сделать мой отъезд еще ужаснее? — вскричал я.

Она улыбнулась, и в первый раз я увидел выражение злобы на ее лице. Она ответила:

— Я не могу жить вдали от вас!

Жизнь, слава, могущество хлынули в меня подобно солнечному лучу, осветившему непроглядный мрак.

Франческа снова заговорила:

— Я ни в чем не виновата перед вами. Мое беспокойство не является притворным — оно сильнее меня. Я напрасно пыталась его преодолеть. Может быть, в мире нет другого существа, для которого любовь была бы так страшна.

Я нежно взял ее за руку; крохотная нежная и дрожащая ручка доверчиво осталась в моей ладони.

— Но почему же любовь настолько страшна для вас?

Очаровательное личико отвернулось от меня.

— Потому что я всегда знала, что я сразу же буду нераздельно связана с тем человеком, которого полюблю. Потому что я должна буду отречься от себя, и для этого мне нужно быть уверенной в своем супруге так же, как в себе самой. И, наконец, сейчас, когда я говорю вам все это, я уже перестала существовать как отдельная личность! Моя свобода мертва. Теперь я ваша навсегда, ваша рабыня, и всегда будет ваша воля, а не моя!

Пока мы спускались в долину, я тихонько шептал:

— Все же в том коротком приключении, которое называется нашей жизнью, есть великолепнейшая черта: наше самое заветное желание — это ни слава, ни богатство, но могущество, но слабое существо, подобное нам. Немного живого пламени, черты лица, силуэт, жесты и звук шагов! [7] Первый из этих рассказов был запрещен к продаже в книжных магазинах. Второй — это отрывок из «Молчаливой»

С самого рождения Абель казался совершено не похожим на своих братьев. Можно подумать, что он принадлежит к другой человеческой породе. Позже ощущение странности отделило его и от детей, и от взрослых. Никто так и не понял причину этой аномалии. Дело было не во внешности: у него были рыжеватые волосы и бледное лицо, как у всех прибывших с Севера на беспалубных кораблях, чтобы завоевать наши земли, разграбить сокровища и увести женщин. В провинции полным-полно потомков тех людей.