Кейт Лаумер - Звездные мошенники

Снаружи я хотел поискать следы на снегу, но снега не было и в помине. Тротуары утверждали, что снег был частью галлюцинаций. Но хотя бы улица была на месте, уже хоть что-то. Я повернул направо и пошел туда же, куда и в прошлый раз, — или мне пригрезилось, что так было. Чем бы меня ни накачали, штука подействовала мощно. Я чувствовал себя как участник съезда, обнаруживший, что он оказался в чужом городе утром вторника.

Улицы были пустыми, хотя после полуночи не прошло и пары часов. Не было видно ни людей, ни следов на тротуаре, ни отпечатков шин у обочин. Весь мир принадлежал мне.

Похоже на процесс обучения , сказал я себе. Всякий раз, принимая логически неправильное решение, вы возвращаетесь в исходную точку. Подсознание пытается вам что-то сказать. Ну а как насчет меня ? — тут же спросил я себя. Я действительно тихо веду беседу сам с собой, как любой нормальный парень, или …

На этом я решил остановиться и дальше топать молча.

Мне потребовалось двадцать минут, чтобы вернуться к месту, где я встретил Ван Воука и потрепанного человека. Я направился к стеклянной двери с большими цифрами «13». Но не было никакой двери. Может, я просто попал не туда. Или кто-то пришел и спрятал дверь, чтобы сбить меня с толку. Или двери вообще не существовало.

Я сделал несколько шагов и наткнулся на вращающуюся дверь, по инерции миновал ее, и меня ослепила сорокаваттная лампочка, висевшая в холле на перекрученном шнуре: пустые стены, грубый бетонный пол, временная деревянная лестница, что ведет наверх.

На этот раз , сказал я себе, ты сыграешь лучше. Никаких неудач с пистолетом в руке, никаких странных открывающихся дверей, за которыми таится что-то поразительное. Будь хитрым, как лис, — таков твой девиз …

Я поднялся наверх. Площадка была усыпана стружкой и кирпичной пылью. На черной пожарной двери виднелся номер «13», выложенный тяжелыми медными цифрами. Прижавшись к двери ухом, я разобрал за ней голоса. Кто-то о чем-то спорил. Это мне подходило, я давно уже хотел быть неприятным. Я дернул за ручку, та подалась, и я оказался в коридорчике с оштукатуренной стеной по одну сторону и мутными стеклянными кабинками по другую. Голоса раздавались из третьей по счету кабинки. Я подкрался к ней.

— Что значит — вы потеряли его? — говорил Большой Нос.

— Говорю вам, здесь высокая непредсказуемость! Я столкнулся с помехами, — оправдывался человек с высоким, тонким голосом.

— Верните его, прежде чем будет нанесен непоправимый ущерб…

— Но я не понимаю. Восстановление произвели своевременно…

— Не понимаете? — сказал третий голос, который был не совсем голосом сенатора. — Говорю вам, что не перенесу еще одного такого шока.

— Не думайте о том, что вы можете и чего не можете. Вы знали, на что подписываетесь.

— Я? Даже профессор не знает, что происходит.

— Не называйте меня профессором, Барделл.

— Господа, не надо терять из виду цель. Все остальное — вторично.

Последовала долгая тишина. Я дышал ртом и пытался прочесть сквозь дверь мысли присутствующих. Но либо я не умел читать мысли, либо там никого не было. Затем я тихонько открыл дверь. Комната была пустой и выглядела так, словно пустовала уже долго. В шкафу обнаружились три согнутых плечика и оберточная бумага на полке. И несколько дохлых мух. Скользящая дверь вела в другое помещение. Я потрогал ее панели, что-то щелкнуло, дверь отъехала в сторону, на меня брызнул охряный свет. Я погладил рукоятку пистолета в кармане и двинулся по полу, выложенному большими цветными плитками.

Я мельком глянул на небо. Странное желтое солнце. Полдень приятного летнего дня. Никакой ночи. И никакой метели. Капли воды брызнули мне в лицо. Я поднял руку и вытер подбородок тыльной стороной ладони. Кожа оказалась холодной, как замороженная рыба.

Поддельные деньги, поддельный сенатор, поддельная погода. Возможно, и это фальшивка. Может, я стою в комнате с лазурным потолком и искусственным солнцем. Вполне возможно. Остается вопрос: зачем?

Сенатор должен знать.

Наверняка — но будет ли он говорить?

Что ж, когда я закончу бить его фальшивую голову о фальшивый тротуар, он запоет, как три канарейки…

Но сначала нужно поймать его.

Это раз плюнуть. Ему не сбежать от орлиных глаз Флорина, Мастера сыскного дела… Если я, конечно, не наступлю на собственный шнурок или не получу разрыва селезенки.

Мне кажется или я уловил нотку разочарования? Ты сам не устал от своих приемчиков, а, Флорин?

С приемчиками вечно такая проблема. Они надоедают. Боже, как они надоедают!

Нужно осмотреть парк .

Я взглянул на широкую аллею, пролегавшую среди пушистой травы и обсаженную высокими перистыми деревьями. Над ними смутно вырисовывались высокие здания. Из-за угла вывернул какой-то экипаж на больших колесах и направился ко мне: легкий, хрупкий на вид, похожий на коляску без лошади, светло-фиолетовый, с позолоченными загнутыми углами. В нем сидели мужчина и женщина, глядевшие друг на друга, а экипаж ехал сам по себе. Оба пассажира были одеты во что-то тонкое, белое, с цветными пятнами. Резиновые шины мягко прошуршали по плитам аллеи, когда экипаж проехал мимо меня.

Я знал, что Генри планирует большой сюрприз, но такого не ожидал …

Я вдруг понял, что не только разговариваю сам с собой, но и жду ответа. Что бы ни подмешал сенатор в мое пиво, это снадобье имело больше побочных эффектов, чем шестимесячные гормональные инъекции. В том числе, возможно, галлюцинации, включавшие фиолетовые экипажи, что разъезжают по улицам под солнцем вдвое больше и втрое желтее нормального. Самое время куда-нибудь свернуть и очистить свой организм. Я направился к густым зарослям цветущих кустов, обогнул их и чуть не столкнулся с сенатором.

Голова его дернулась.

— Вы? — сказал он безрадостным голосом. — Что вы здесь делаете?

— Простите, я заснул во время нашего разговора. У меня грубые манеры. Как ваше сломанное ребро?

— Немедленно убирайтесь отсюда, Флорин. Вам здесь нечего делать. Это неправильно…

— А что это вообще за место, сенатор?

Он отступил на шаг:

— Я не могу вам сказать. Не могу даже упоминать о нем.

— Простите за настойчивость, — сказал я и схватил его, поскольку он, кажется, собрался удрать.

Он вывернулся и побежал. Я бросился вдогонку на каких-то чужих ногах, таща на себе голову размером с дирижабль.

Странное это было преследование на извилистой, посыпанной гравием дорожке. Мы бежали мимо фонтанов, со звоном выбрасывавших чернильные струи в хрустальные зеленые бассейны, мимо цветочных клумб, словно намалеванных флюоресцирующими красками, под синими тенями деревьев с корой, точно покрытой лаком, и листвой, как старинные кружева. Сенатор бежал быстро, нагнув голову и работая ногами. Я тащился позади на непослушных ногах, глядя, как он удаляется. Затем он перепрыгнул через живую изгородь, упал и все еще катился, когда я рухнул на него сверху. Немаленький и тяжелый, он не умел орудовать своими сильными руками. Несколькими ударами я выбил искры из глаз сенатора, затем удобно уложил его под нечто вроде куста можжевельника — правда, темно-красного цвета — и принялся восстанавливать дыхание. Через какое-то время он заморгал и зашевелился. Увидев меня, он тут же помрачнел.