Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

Когда солнце скрылось за горой, Кузьмин повернул в верховьях долины на запад и начал подниматься по мелколесью на гору. Он шел не торопясь, часто останавливался, перекладывал сетку с настрелянными куропатками с одного плеча на другое и вообще совсем не производил впечатления человека, желающего до наступления ночи вернуться домой. Поднимаясь все выше, он выбрался на гриву водораздела и присел на пень отдохнуть, покурить и полюбоваться видом на верховья двух долин, расстилавшихся у его ног. Отдохнувши, он встал и пошел потихоньку по гриве, но не к стану, а к руднику.

Начало уже смеркаться, когда Кузьмин очутился на плече рудничной горы возле отвалов старых разведочных шахт. Внизу видна была площадка у устья Павловской штольни, из которой еще выходили запоздавшие рабочие; серели конторка и отвалы. Спрятавшись за березкой, маркшейдер выждал, пока последний рабочий не скрылся из вида, и затем медленно начал спускаться к устью Мокрой штольни, ведшей в старые работы; он старался, чтобы у него из-под ног не скатывались камни и не выдали его присутствия. Его одежда была грязно-зеленого цвета и на зеленом фоне горы совершенно не выделялась в сгустившихся сумерках. На небе уже загорались звезды; легкий ветерок проносился по гривам гор и шумел в березках, осинах и лиственницах.

Спустившись к устью штольни, Кузьмин отпер замок, открыл решетчатую дверь, стараясь, чтобы ржавые петли не скрипели, вошел и закрыл дверь, а замок с ключом засунул за крепь. В штольне было уже совершенно темно, но зажженный огонек мог бы обратить на себя внимание нарядчика, жившего в конторке, или сторожа на отвале. Поэтому маркшейдер зажег свечу, лишь пройдя шагов сто.

Мокрая штольня была заброшена лет десять, с тех пор, как работы в руднике ушли глубже и к ним была проведена Павловская штольня от подножия склона. Мокрой пользовались очень редко, когда нужно было попасть в старые работы по верхней части жилы; чтобы хищники не могли пробраться по ней в рудник, ее постоянно держали на запоре, но ради вентиляции дверь была решетчатая.

Засветив огонь, Кузьмин пошел быстрым шагом по неровной почве штольни, с которой рельсы и шпалы давно были сняты; вслед за ним по стенам и потолку ползла, качаясь, его длинная тень. Шаги гулко отдавались в совершенно пустой галерее среди абсолютной тишины подземного мира. Но полное одиночество не смущало маркшейдера: он привык часто бывать по целым часам один в руднике.

Вскоре на крепи показался лед и почва стала мерзлой; постепенно ледяная кора делалась толще, суживая галерею все больше и больше. Кузьмину пришлось нагнуться, а затем даже ползти на четвереньках; ему очень мешало ружье, однако он не оставил его у устья штольни, а почему-то тащил с собой.

Но вот галерея впереди настолько сузилась, что пролезть в свободное пространство могла разве только кошка.

Кузьмин присел на корточки, закурил трубку и, пуская клубы дыма вокруг себя, проговорил:

— Экая незадача! Ведь еще только месяц тому назад свободно можно было пролезть. Придется, видно, возвращаться обратно.

Отдохнув, он вернулся, запер за собой дверь на замок и потихоньку начал спускаться по склону к Павловской штольне.

В окне конторки виднелся свет, тускло озарявший ближайший кусочек отвала; в будке же у рельсового пути было темно. Ввиду приказа управляющего о прекращении всяких работ в руднике на эту ночь, караульный, очевидно, ушел, а штольню запер на замок. Но у Кузьмина был второй ключ, и он, прислушавшись в нескольких шагах от устья, убедился, что все тихо, и подошел к двери.

Кузьмин тихонько открыл дверь, притворил ее за собой и даже ухитрился, просунув руку через решетку, наложить пробой и навесить замок, чтобы нарядчик в случае ревизии не заметил, что кто-то вошел в штольню.

Добравшись до первого из забоев, назначенных штейгером, маркшейдер вынул из патронташа патрон, снарядил им один ствол своего ружья и, отойдя от забоя шагов на сорок, прицелился в кварцевую жилу и выстрелил. Выстрел гулко прокатился по штреку, отдавшись эхом в противоположном конце.

Спускаясь по лестницам из штрека в штрек, самой глубокой части рудника, где шла главная добыча руды, Кузьмин посетил целый ряд забоев и у каждого проделал то же самое: снаряжал ружье и стрелял в кварцевую жилу, словно в зайца или куропатку.

Эти действия маркшейдера показались бы случайному свидетелю бессмысленными и вызывающими сомнение в здравом уме странного охотника по забоям. Но человек, знакомый с тайнами золотого дела, догадался бы, что в ночной тиши перед взятием проб экспертами производится «подсаливанье» золотоносной жилы.

В патронах, которыми стрелял Кузьмин, вместо дроби было насыпано мелкое золото, золотой песок. Силой выстрела золотинки разбрасывались по кварцевой жиле, внедряясь в разных местах в массу кварца; часть их, несомненно, должна была попасть в куски кварца, которые эксперты собирались исследовать в лаборатории.

Окончив свою работу на самом глубоком горизонте рудника, Кузьмин начал подниматься наверх, довольный успехом, посвистывая и даже подплясывая; ему предстояло еще слазить в две восстающие за большим сбросом, где последние пробы Пузикова показали убогое содержание золота. Еще четыре патрона — и все плохие забои подсолены, можно идти домой и лечь спать.

Поднявшись в главный штрек, маркшейдер повернул по нему к сбросу и вдруг остановился и в испуге прислушался. Из зиявшего над его головой черного отверстия одной из восстающих сыпались мелкие камни и слышался шорох, словно кто-то в темноте лез вверх.

У Кузьмина тревожно забилось сердце; очевидно, кто-то подстерег его в руднике, видел его подозрительную деятельность, которая, следовательно, могла получить огласку.

Может быть, это был соглядатай, посланный экспертами?

Кузьмин, недолго думая, полез по лестнице в восстающую, освещая своей свечой попеременно то ту, то другую сторону, где чернели уходившие в темноту выработки. Но если беглец так хорошо знал галереи, что ходил по ним без огня, догнать его было невозможно; он легко мог укрыться или за крепью, или за глыбами камня, мог перебегать с одного места на другое. Преследователь в этом подземном лабиринте был в худшем положении, потому что шел со свечой, и его было видно издали.

Кузьмин остановился и крикнул:

— Слушай, ты там, который прячется от меня. Рудник будет заперт пять дней, и ты тут подохнешь с голоду! Лучше выходи сейчас!

Голос гулко раздавался по выработкам, а затем все стихло; никто впереди не шевелился во тьме и не отзывался.

— Худо будет, пропадешь тут! — крикнул еще раз маркшейдер и направился вниз к главному штреку, потом повернул к сбросу.

Проходя мимо люка в нижние горизонты работ, Кузьмин остановился опять в изумлении; снизу доносился слабый стук, и опытное ухо служаки сразу узнало, что это стучит кайла по камню. Очевидно, кто-то забрался к забоям и воровал золото.