Генри Олди - Один плюс один

Монстрами не рождаются, монстрами — становятся. Будущего монстра следует подготовить по полной программе, поднатаскать на тренажере, ему даже предстоит сдать экзамен («Экзамен»). И тогда все, словно по маслу. «Зависнув над планетой, устремилась вниз сверкающая капля водородной бомбы…» Аминь дважды.

И что делать?

Нашей «старой, доброй» фантастике был предписан оптимизм. Более того, тупые критики (ой, как мало их, не тупых!) всячески прокламировали отличие «нашего» оптимизма от «их» пессимизма. Иное дело, на практике (по крайней мере, у лучших авторов) оптимизма было примерно поровну, просто «они» имели возможность быть чуть откровеннее. Нет, не лучшее борется с хорошим, борьба идет взаправду, а значит, на войне как на войне. Не всегда получится, чтобы серебряной пулей — да между глаз. И не всегда вообще получится. Но не выйдет у тебя — на смену придет другой, тот, кто поднимет с земли оружие («Холод»). Странное, вообще говоря, дело! Советская литература всячески провозглашала героизм и самопожертвование (скажем, в военной прозе), но — не в фантастике. Героям «старой, доброй» оставалось лишь окучивать все тот же тополь быстрорастущий — или страницами рассуждать на высокоморальные темы. А если придется стрелять? Хуже того, если перед тобой не робот-вампир, а Система? И в этой Системе ты — обычный винтик, пусть и с острой нарезкой («Он не вернется»). Винтику свобода воли, та самая, извечная, Богом дарованная, не по чину. «Солдат, не спрашивай!..»

Такие вопросы «у нас» всерьез не ставились, разве что привычно ругалась «их» реальность, с загнивающим капитализмом-империализмом. Только братья Стругацкие попытались обозначить проблему, но в силу понятных обстоятельств лишь все тем же пунктиром. Винтику полагалось быть довольным, радостным (вот он, оптимизм!). «Йес, сэр!» «Так точно, товарищ Странник!»

И все-таки, что делать? Винтик может взбунтоваться, и тогда все премудрости, им изученные («Я не зря тринадцать лет работаю в разведке» ), бумерангом ударят в Систему («Он не вернется»). Не уничтожат, конечно, но у винтика появляется шанс. А можно… Можно совсем иначе.

Еще одно отличие «их» «старой, доброй» от нашей. У нас в фантастике всегда было плохо с юмором. Нет, помню, конечно: Варшавский, ранний Штерн… Но если честно, то юмор был, так сказать, не особо высокого градуса. Скорее, остроумно, чем смешно. И опять-таки понятно, отчего. «Над кем смеетесь»? — не нами спрошено. У них — посвободнее. Зачем выбирать между веревкой и плахой, когда можно предпочесть морковный суп? У нас такое было возможно лишь на уровне анекдота. Помните великую притчу про деревянный ероплан? Построить — и улететь к бесовой бабушке подальше. Особенно если есть куда. Утопия — она не всегда героическая, и лирическая тоже не всегда. Не до жиру, любое сгодится! Особенно если на забытой богом планетке полно конопли с самогоном («Эдем-2300»), а дурни-аборигены стреляют в тебя стрелами с золотыми наконечниками. Чем не рай? Все лучше, чем винтиком. Неморально? Антиморально? Внеморально? А через семь гробов с присвистом на вашу «системную» мораль! Лучше свертывать самокрутку из местной конопли, чем бросать очередную водородную бомбу на беззащитную планету. Не лучше? Ну, каждому — свое.

Итак, кое-кому достается Эдем. Но только очень немногим, остальные же — и люди, и тигры, и монстры — остаются здесь, в нашем лучшем из миров. Но оставаться тоже нелегко. И, так сказать, вообще, по причинам уже помянутым (не все люди — тигры, не все люди — не монстры); главное же — слишком они нестабильны: и мир, и человек. «Все течет», — сказал Гераклит, а мы охотно сие повторяем, не всегда задумываясь над самым очевидным: куда именно течет? А стоит лишь задуматься, оглянуться внимательно, и ясно становится: неведомо куда! То есть в каждом конкретном случае сообразить можно, а вот вообще…

Об этом четвертый, последний цикл рассказов — «Ступень». Неустойчивый, меняющийся мир — и неустойчивый, меняющийся человек. Причем перемены столь молниеносны, что часто даже оглянуться не успеваешь. А это — самое опасное. Как верно подмечено, стулья за нашей спиной вполне могут превратиться в кенгуру. Эх, если бы только стулья, если бы — в кенгуру! А если в ящера-людоеда («Монстр»)?

Идея все та же: самый страшный монстр — человек, а победить его — это победить прежде всего себя самого. Но в этой очевидной истине уже сквозит странная амбивалентность, которая в полную силу проявится позже, в повести «Путь проклятых». Да, герой, злой волей очередного негодяя превращенный в ящера, сумел укротить себя самого. Хорошо? Само собой, хорошо. Заодно спас девушку (а как же без этого-то?) и, невиданное благородство проявив, даже не съел врага-супостата. Вроде бы полный аминь с хеппи-эндом? Для героя, пожалуй, да. Ну, приключение, ну, встряска. «Ящер … быстро отгрыз ему вторую руку, вырвал кусок мяса из спины. Насытившись, бросил жертву, предварительно размозжив ей голову…» Почему бы и нет, если все хорошо кончилось? Только вот для кого хорошо? Для героя, для спасенной героини, даже для злодея (не съели!). А я вот взял и подсчитал количество трупов. Их девять. Ладно, трое съеденных хулиганов-насильников, можно сказать, не в счет. А еще шестеро безвинных? Герой сумел укротить в себе ящера, но что он скажет собственной Совести, собственной Памяти? Их что, тоже укротить можно?

Пока герою не до этого, он еще даже не отдышался, не стер кровь с лица. Но что будет через час, через год, когда пляшущими человечками закружатся мальчики кровавые в глазах? Так что же? Не убий? Пожалуй, да. Причем не только ближнего своего, но и все того же монстра («Ничей дом»). И не только из высоких соображений, но чисто из инстинкта самосохранения. Меняется не только человек — мир тоже; и в одном из секторов этого измененного мира суждено выжить только тем, кто не замарает руки кровью. Тем более стрелять придется практически в самих себя. Так что серебряная пуля и острые клыки — все-таки не главный аргумент. Даже если ты тигр…

Опять тигр? Ну, конечно! Как же без него, светлогорящего? Все-таки тигр — лучший из людей! Поединок с ним — это поединок воли и мужества, а не когтей и свинца («Поединок»). И если ты сумел сравняться с тигром, то остальное не так уж сложно. Правда, опять трупы… Конечно, трупы очень-очень плохих людей, посмевших навести на светло горящего свои охотничьи ружья, но все-таки трупы. Добро, оно, конечно, посильнее зла будет, особенно когда оно не только с кулаками, но еще с тиграми. Но, как ни крути, очередная притча очень уж неоднозначна. Так и вспоминается знаменитый лозунг «зеленых»: «Убей бобра — спаси дерево!»

А под самый финиш — о самом серьезном. Рай и Ад, точнее, вначале Ад, Рай — потом, что по-своему очень даже логично.