Генри Олди - Один плюс один

Я становлюсь похожим на отца —
Походкой, жестом, образом, движеньем,
Не общим выражением лица,
Но лицевым необщим выраженьем,
Легчайшим ламца-дрица-оп-цаца,
Которым мы намек на сути женим,
Хлебнув винца.

Я становлюсь похожим на отца,
Не до мельчайших тонкостей похожим,
А отраженным в зеркале прохожим…
Лысей, цыпленок, на манер яйца!
Не сходство до победного конца —
Всего лишь силуэт, оттенок кожи,
Словцо в сердцах.

Я становлюсь похожим на отца
Неясно чем, неясно как, неясно,
Кому все это нужно.
Вол и ясли,
И небо наверху, и глас Творца:
«Рожден в тени тернового венца,
Иди, подобен, в жизни окаянство,
Раб, червь и царь!»

Я становлюсь похожим на отца,
Как на кумира — встрепанный пацан,
А если вам смешно, тогда иначе:
Как грек Гомер — на каждого слепца.

Хрустни попкорном —
Кровью накормим.
Если под корень,
Значит, в законе!

Вольному — волки,
Валенку — волны.
Во поле двое?
Значит, не воин.

Шуры-гламуры,
Новое племя,
Если лемур ты,
Значит, не лемминг!

Нищему — money,
Печени — финка!
…В новом кармане
Старая фига.

Не спрашивайте меня о большой любви,
Такой чистой, что с ладоней ее можно есть,
Не спрашивайте меня, где идут бои,
Бои идут здесь.

Не кричите — ответь, мол, как бога зовут,
А когда он не слышит, то как клянут,
Потому что, низвергнутый, на плаву
Мой бог еще держится, и он тут.

Он рядом, как вы, кто вопросом жжет,
И ответа ждет, и молчит в слезах,
А я влюбляюсь в кротких соседских жен,
И крадусь к ним ночью,
И жены — за.

Не спрашивайте меня о заботах дня,
И о злобе дня, что довлеет — вам
Не поверить мне, не услышать меня
И не внять беззвучным моим словам.

Замолчите, вслушайтесь в тишину,
Прикусите язык и закройте пасть,
Чтобы рухнуть в искренность, как в волну,
И пропасть.

Я спрошу вас сам, ничего не сказав,
Я отвечу, ничего не произнеся,
И тогда, как жены, вы будете — за.
Это истина.
Вся.

Не уйдете без награды:
Всем сверчкам — по шестку.
У кладбищенской ограды
Ходит грач по песку,

Птица-щеголь в черном фраке,
Он здесь свой, я — чужой,
Третий — лишний в честной драке
С засапожным ножом,

С золотой монеткой жизни,
Не пропитой дотла,
Между мной и мигом тризны —
Только грач да ветла,

Да ограда, да Шопена
Похоронка в руке,
Да клубящаяся пена
Облаков вдалеке,

Да привявшего нарцисса
Желтизна на плите,
Да заоблачных артистов
Хрипловатый квартет:

Скрипка, альт, виолончелька,
И в-четвертых — гроза,
Небеса жужжат, как пчельник,
Жмурят рысьи глаза,

Что хотят, не знают сами,
От меня-дурака,
Между мной и небесами —
Только эта строка.

Тают строки, будто сроки,
Длится рифм суета,
Добродетели, пороки,
Птичья тень от креста,

Две старушки — мимо, мимо,
Черный ангел анфас,
Монументов пантомима,
Песьей свадебки фарс,

Птица-память за спиною
Распласталась крылом…
Меж тобою, смерть, и мною
Встал горбатый залом,

Нерушимая минутка,
Неразменный часок,
Недосказанная шутка,
Непробитый висок.

Ехал Грека через реку,
Да на стрежне привстал:
Эй, какому человеку
Захотелось с моста?

Эй, которому бедняге
Вниз башкою с перил? —
Дескать, тошно, брат, от шняги,
Дескать, все, докурил,

Дескать, трескать не желаю
Ни рыбца, ни мясца,
Грека, брат, судьбина злая
Меня за руку — цап!

Ехал Грека на баркасе,
Хохотал: ой, дурак,
Взял и прыгнул мимо кассы,
Да забыл: в речке — рак,

Широка клешня у рака,
Как дорожка-стезя,
Прыгуна схватил за сраку:
Не сигай, где нельзя!

Не топись, живи всухую,
Нам башки не морочь,
Раком ставь судьбу лихую,
Хочешь — день, хочешь — ночь,

Хочешь, утром на кладбище
У оградки постой,
Где и рак фальцетом свищет,
Где и грош — золотой,

Где пылает клен осенний,
Как господня свеча…
Светел лик у воскресенья,
Черен фрак у грача.

Говорят, у моей девочки дурной характер, —
Издеваются: у крошки, мол, дурной характер —
Слышишь, мама, эти парни только что из буцыгарни,
А горланят, что у девочки дурной характер!
А я все смеюсь над ними: дураки!

На себя-то посмотрите: золотой характер?
У самих-то, значит, сахарный, святой характер?
Слышишь, мама, эти дурни только что из винокурни,
И ворчат-бурчат, как старый заржавелый трактор,
И орут, как злые жабы у реки.

Говорят, у моей девочки собачий норов,
Справедливо, мол, у сучки — и собачий норов,
Слышишь, мама, эти шклюцы и пришлепнуты, и куцы,
А сочувствуют: «Как, брат, ты терпишь девкин норов?
Как ты только это терпишь, брат?»

Я в глаза им улыбаюсь: пусть собачий норов,
Крошка — гончая стрела, а ты — вонючий боров,
Слышишь, мама, это рыло всем нам истину открыло,
Эта туша в курсе споров про собачий норов,
Этот штымп желает мне добра!

На этих ступенях людские следы
Втоптали заветы в скрижаль,
Ни первой звезды, ни последней звезды
Ступеням не жаль.

На этих ступенях спит пьяный сосед
И гложет беспамятства кость,
Горячечной белкой в пустом колесе
Летя под откос.

У этих ступеней щербаты края,
Обгрызен подошвами бок,
Тут все побывали, от «вы» и до «я» —
И дьявол, и Бог,

Прошлись этажами, грустя и смеясь,
О странном желая спросить,
И следом ползла золотая змея,
Спеша искусить.

Танцы-шманцы-обжиманцы,
Телки с голыми ногами,
Боль старинного романса
Затерялась в сучьем гаме,

Мы по нотам канем в нети,
Неотпеты микрофоном…
Южный полюс на планете —
Будто маска с хлороформом.

Одичалый рев гитары,
Непохожей на гитару,
Твари шумно ищут пару,
Ах, поддайте тварям пару!

Не до жиру, быть бы живу,
Как бы впрямь не околели…
Если глобус вскроет жилы,
Опустеют параллели.

В обезумевшем ковчеге
Мы — чужие — допотопны,
Мы не молим о ночлеге,
Нам еще по хлябям топать,