Лев Долгопольский - Прошедшие лабиринт [СИ]

Василий Дмитриевич был просто, тихо и потаенно счастлив. Он прекрасно знал, что его считают скучным тупицей, который тратит свою жизнь на закручивание рогаликов. Дескать, и полета воображения у него нет, уткнется в свои рогалики и по сторонам не смотрит. Или окружит себя дымом в курилке и сидит там. Думает, мыслитель… И никто и понять не мог, как тоскует Василий Дмитриевич по простому человеческому одиночеству, чтобы поднять глаза — а вокруг никого. И он поднимал глаза в такой надежде — а вокруг были люди, люди, люди в разных комнатах. И только кабинет директора был обит плюшем. Вишневым.

И так Прохоров расслабился в своей провинции, что проворонил. Что греха таить — проворонил открытие парацельсия. И кем? Сережкой Меренковым, обычным ассистентом кафедры. Ничего-то в нем такого гениального не наблюдалось — ну упорен, ну усидчив, но не более!

Тут Прохоров покачал головой… Себя не обманешь, Василий Дмитриевич, знал ведь ты, вокруг чего Меренков крутится… Статьи Терьена у него на столе еще пару лет назад заприметил. И не стал докладывать куда следует. Во-первых, потому что было тебе, Василий Дмитриевич, это довольно-таки безразлично, а в меренковский успех ты не верил. А во-вторых — и это главная причина — тебе было неохота связываться с Обществом. Это не по телефону скорую помощь вызвать. Пришлось бы, как всегда, в полутемном зале, где пахнет плесенью, долго отвечать на какие-то ритуальные вопросы: «Кто ты? — Тот, кто нашел путь… — С чем ты пришел? — С тем, что завещано мне по праву Дара». Пока до сути доберешься — забудешь, с чем пришел.

Короче, махнул Прохоров рукой на меренковские исследования, и в сторону меренковской лаборатории старался даже не смотреть. Утомительно это. И только иногда просыпался среди ночи в каком-то странном беспокойстве — срочно бежать, доложить, рассказать, иначе случится что-то страшное… Пару раз он даже вскакивал — но полусонный голос жены «Вась, ты что?» отрезвлял его, и он снова ложился, и как ни странно, сразу засыпал…

О том, что Меренков добился успеха, Прохоров догадался во время отлова белой крысы. На какую-то долю секунды он заглянул крысе в глаза… и все понял. Не крыса это была, а существо, прошедшее Преображение. Уж как он, Прохоров, давил тогда на их партейную истеричку Лидию Петровну, чтобы крысу уничтожили. Не получилось.

Пришлось немедленно докладывать авторитетам. Как водится, почти час занял ритуал. Потом Прохоров коротко — за три минуты — изложил суть проблемы. Авторитеты поерзали на своих деревянных тронах, и один из них вяло поинтересовался, было ли животное пушисто. Аудиенция была окончена, но Прохоров точно знал, что он еще получит нагоняй. Нагоняя он не боялся. Ну попеняют, ну переведут еще куда подальше… Может, оно даже и к лучшему.

И в то же самое время зрела у Прохорова бунтарская мысль. А может, это шанс? Шанс разом избавиться от этого надоевшего Общества с его мутными целями и сомнительными идеями. Где оно было, это Общество, когда полмира было втянуто в войны? Знаем, где оно было, — наблюдало и делало выводы. Выводы о неготовности человечества познать истину. А также о несовершенстве человеческой природы. Прохоров остервенело сплюнул. Тоже мне, устрицы, возомнившие себя центром Вселенной. И снова беспокойство охватило его — что же это я? Я ведь всего лишь Наблюдатель, и даже не знаю толком о действии парацельсия. А вдруг открытие Меренкова действительно грозит катастрофой? Разве можно порывать с Обществом, тем более теперь, когда от меня, возможно, зависит все…

Но и торопиться не стоит. Будет еще время решить. Потом… А пока Меренкову надо бы помочь. И для начала — всучить ему плюшевые гардины из подсобки. Они там давно валяются, с тех пор как директор интерьер обновлял.

Антон поехал к Абдурахманову за билетом сразу после работы. Сам Абдурахманов был еще в больнице, и дома у него Антон застал только тещу, усатую и гостеприимную до невозможности.

Узнав, что Антон «с работы», она всплеснула руками и буквально затопила его подробностями случившегося — и как она всегда говорила, что надо провериться, и как Ульфатик стал «желтый, как айва», и как долго не ехала скорая, и какие в больнице хорошие, ученые «дохтура», а вот нянечки грубые, просто беда… Одновременно с ниагарой слов она теснила Антона на кухню, где ему и был подан крепчайший чай в пиале и какие-то невероятно вкусные пирожки с мясом в совершенно несметном количестве.

Наконец Антон сумел вставить слово насчет билета.

— Вай-мэ, какой билет, зачем билет, Ульфатик больной, совсем больной, не может ехать, выйдет из больницы, дома лежать будет…

— Фатима Гайнановна, он и не поедет, я вместо него поеду…

— Ай, хорошо, правильно, помогать надо, ты им все расскажи! Скажи, он совсем заболел, такой желтый был и за живот вот так вот держался, а скорая говорит: оп-педни-цит, как может ехать?

В попытках добиться билета Антон совсем изнемог, он с трудом дышал от пирожков и чувствовал настоятельное желание скормить абдурахмановской теще драгоценный кристаллик брейнорина. И тут пришло спасение: из хорового кружка явилась абдурахмановская дочка, черноглазая серьезная пятиклассница. Она в момент уразумела проблему, позвонила матери на работу, получила инструкции и выдала Антону вожделенный билет…

Отяжелевший Антон, как опоссум, сполз по лестнице и погрузился в автобус, шедший к авиакассам. Всю дорогу он спал стоя.

В кассе тоже пришлось потрудиться, уговаривая переоформить билеты на себя — девушка требовала непременного присутствия абдурахмановского паспорта:

— А откуда я знаю, мужчина, вдруг завтра этот Абдурахманов придет жаловаться?

— Ну что вы, милая девушка, — Антон напряг все свое мужское обаяние, — не придет он, в больнице он, и паспорт с ним, а доклад мне передали. Наука не должна останавливаться… А знаете, мне кажется, я вас где-то видел, это не вы были позавчера в консерватории на концерте Генделя? Настоящих ценителей ведь сразу видно! Что вы делаете после работы?

Польщенная девушка, пределом мечтаний которой явно были «Голубые гитары», растаяла, и… наконец билет был переоформлен.

Изнемогший от всех этих битв и поездок в переполненных автобусах Антон, чувствуя, что еще немного — и он сам сожрет кристаллики, чтоб хоть как-то прийти в себя, дополз до дома и упал. Вечер пропал для науки…

Последующие дни Антон с трудом отбывал положенные рабочие часы, сворачивая свои текущие задачи, раздавая указания лаборанткам, вникая в доклад про поглощение губками токсинов, но думая только о брейнорине и потенциальных манящих перспективах. Ах, некстати этот симпозиум! Сейчас бы хорошо посидеть с Сергеем, обсудить серьезную методику опытов с животными, обязательно предложить помощь. И денег ему в долг дать, денег — вот что обязательно. Самое главное, критически важно, не пропустить момент, когда Меренкову придет в голову идея о публикации, и вот тут подхватить, развить, направить… Хорошо, что отлучка ненадолго. А пока нужно непременно поехать к Сергею: во-первых, узнать, что с крысами, во-вторых, вообще… В субботу Антон подхватился с утра и, сопровождаемый стонами матери про переутомление и непочиненный кран в ванной, потащился в Подольск. Дома Сергея не оказалось. Где человек может быть в субботу? На рыбалке? Только не Сергей. На даче? Так откуда у него дача. Ну конечно же, на работе! И Антон нашарил в кармане двушку.