Лев Долгопольский - Прошедшие лабиринт [СИ]

Генкина бабушка была настолько потрясена героическим поведением своего внука, что когда Генка, куя железо, пока горячо, попросился ходить на пляж с завтрашнего дня один, только молча кивнула головой. Но тут же опомнилась и взяла с внука три честных пионерских, что он никогда и ни за что не станет играть на деньги, а если увидит еще одного бандита-вора-рецидивиста, то шага в его сторону не сделает, а немедленно побежит в милицию. На оба эти условия Генка великодушно согласился. Ура! Кажется, каникулы спасены. Вот если бы еще выпросить ныряльную маску… Или в шахматы, в шахматы выиграть! Маска — не деньги, про маску он ничего не обещал.

— Так вы поговорили с Верещагиным?

— Поговорили. Рассказал все, как на исповеди.

— Что ему известно о парацельсии?

— Почти ничего. В исследованиях Меренкова он не участвовал. В испытаниях принимал участие только один раз. Теоретических знаний — почти никаких, удосужился лишь прочесть статью Терьена. Парацельсий называл даже не брейнорином, а мозгокруткой. Если бы он не утаил при первом испытании кристаллик парацельсия, можно было бы предположить, что он так и не воспринял открытие Меренкова всерьез.

— И тем не менее, один кристаллик он все-таки скрыл. Интересно, что же он собирался с ним сделать?

— Он и сам этого не знал. Хотя подумывал о том, чтобы стать соавтором Меренкова и поставлять такие кристаллики в кремлевскую больницу.

— Интересная мысль. В общем, с ним все понятно. Можно взглянуть на кристаллик?

— Разумеется. Вот, Лев Бернардович, возьмите.

В пузырьке из прозрачного стекла лежал маленький, размером с сырную крошку, коричневый кубик.

— И что, они вот такие вот кристаллы скормили крысам?

— Нет, те кристаллы были поменьше. Не больше крупинки сахара.

— Так он, значит, утаил не одну крысиную дозу, а несколько?

— Нет, мы уточнили, Верещагин утаил точно такой же кристаллик, какие давали крысам. Он и сам не знает, что с ним стало и почему его кристаллик увеличил линейный размер примерно в три раза.

— А вы что думаете на этот счет?

— Мы заставили Верещагина воспроизвести в памяти сцену испытаний. Он набирал парацельсий пинцетом из банки. При этом на пинцете блестели капельки раствора. Не исключено, что одна такая капля, попав в пробирку с кристаллом, в конце концов впиталась в него, из-за чего кристалл и увеличился в размерах.

— Надо будет проверить. Я возьму это с собой в Париж. Теперь вот что: кому еще он давал парацельсий?

— Только крысам. Их было три штуки, все три — белые, лабораторные вроде той, что мы подменили.

— А рыбы? Муравьи? Жаба? Серая крыса, на худой конец?

— Он и сам не знает. Уверен, что Меренков проводил опыты без него. Сказал, что был у него в лаборатории в позапрошлую субботу и даже обратил внимание Меренкова на то, как изменились рыбы в аквариуме, но Меренков отказался обсуждать эту тему и вел себя с ним чуть ли не как с посторонним.

— Понятно. А как он объясняет появление в Анапе непосвященной женщины-Мнемоника? Той самой, что через двадцать лет вспомнила, куда она дела свою заначку?

— Никак. Мы проверяли — он и в самом деле к этому не причастен.

— Кто же тогда причастен, разрешите узнать? Верещагин прикарманивает кристаллик парацельсия, едет в Анапу, после чего в Анапе появляется непосвященный Мнемоник — и Верещагин к этому не причастен?

— Не причастен. Можете мне поверить, Лев Бернардович, он сказал нам все. Если бы Верещагин был замешан в этой истории — он не смог бы скрыть это от нас. Кроме того, за ним следили…

— За ним следили только с четверга. Когда нам, наконец, удалось узнать, кто он такой и куда девался. А Верещагин находился в Анапе с воскресенья.

— Мы проверяли и это. Наводили справки. Вроде бы ничего предосудительного.

— Вы все-таки настаиваете на том, что это совпадение? Не слишком ли много совпадений?

В дверь постучали. Опять телеграмма из Анапы. Помимо уже известной женщины-Мнемоника обнаружены еще две, одна из них — Мнемоник, другая, хоть и Преображенная, но новых способностей не обретшая. Обнаружен и мужчина — Гипнотик-телепат. Раствор парацельсия был, судя по всему, подмешан к грибной настойке. Теперь этот раствор уничтожен котом, в котором Мнемоник Андреев опознал Прогностика.

— Ознакомьтесь и примите меры. К моему возвращению постарайтесь узнать, кто же, все-таки подмешал парацельсий к грибной настойке.

— Обязательно.

— Заодно неплохо было бы узнать, кто это тут лазит без спроса в мой кабинет.

Ответа не последовало.

— То, что бумаги переворошили — это еще полбеды. Но куда делась крыса?

— Она не могла далеко уйти. Наблюдатели прочесывают местность…

— А как она вообще умудрилась выбраться из клетки? Вот булавка, которой был открыт замок. Сделать это, находясь внутри клетки, невозможно.

— Войти в Цитадель незамеченным и выйти с крысой в руках — тоже.

— Тем не менее кому-то это удалось. Рискну даже предположить, что крысе удалось даже загипнотизировать кого-то из наших.

— Мы разберемся.

— Вот и отлично. Если узнаете что-то новое — сразу же дайте мне знать.

Часы пробили половину первого… Пора…

В одной руке чемодан. В другой — фирменный пластиковый пакет компании Stokmann. В пакете — сверток из вишневого плюша. А в свертке клетка с двумя крысами. На улице, у школы Адептов, ждет такси.

Чемодан уложен в багажник. Пакет кладется на пол. Интересно, что бы сказала таксистка, если бы знала… Но для нее это — всего лишь безобидный сверток. Плюш уложен так, что обнаружить крыс невозможно. Дышать крысы могут, но способности их блокированы.

— Во Внуково, пожалуйста.

…Интересно все-таки, почему же вишневый плюш блокирует способности Преображенного?

«Почему же вишневый плюш блокирует способности Преображенного?» — размышлять об этом Лев Бернардович продолжал и в самолете, благополучно пронеся контрабандный сверток с крысами сквозь таможенный и пограничный аэропортовский контроль. Честно говоря, поразмышлять Долгопольскому было о чем, и вопрос о блокирующих свойствах плюша был далеко не самый важный. Но так уж устроен человеческий мозг, будь он хоть трижды облагорожен парацельсием, — прятаться от главной угрозы, искать иллюзорного спасительного забвения в мелочах.

Толчок к главной теме, «думать» которую Долгопольский усиленно избегал, подал его стариннейший знакомый и протеже — Вася, сын еще более старинного друга Димы Прохорова. Когда на прошлой неделе Вася пришел в Цитадель с пустяковейшей докладной по состоянию дел в Подольске, то был он раздерган, несобран, мысли вкривь и вкось, с трудом сдерживал панику. Прочесть прохоровские обнаженные эмоции труда не составляло, да Вася и не ставил никакой блокировки, хотя и сам был талантливым прирожденным Наблюдателем. А от кого ему было скрываться в кругу единомышленников? И зачем? Разве не заинтересованы мы все в едином желании благополучия Общества и его устойчивости? Так думал и сам Долгопольский — до последней недели. Но «прочитав» Васю, в этом своем убеждении очень сильно засомневался.