Дин Лейпек - Вероника Стейнбридж покидает зону безопасности [СИ]

– Что случилось?

Она открыла рот, чтобы что-то сказать – может быть, придумать какое-нибудь умное объяснение, вроде простуды или мигрени – но не смогла подобрать слов. Вместо этого хотелось расплакаться.

– Ника? – он взял ее за плечо и тихонько тряхнул.

Она широко раскрыла глаза. Его пальцы сжимали ее слишком сильно – вероятно, именно поэтому все внутри закричало, что ей срочно нужно бежать. Схватить шкатулку со «Спарклом» – и бежать. Она придумает, где его принять. Поедет в гости к Джейкобу. Даже к Саре. Запрется дома в ванной. Главное – подальше отсюда.

– Ясно, – сказал вдруг Тим тем злым голосом, которым говорил с Вероникой на встречах в группе, когда она пыталась его о чем-то спросить – а ей вдруг стало безумно стыдно. Она ненормальная, странная, неуравновешенная. У нее бывают гормональные приступы – и она при этом отказывается пить суппрессивы. Она неполноценная и несознательная личность. И Тим теперь тоже с этим согласен.

– Да! – крикнула Вероника ему в лицо – чувствуя, что, если не крикнет, точно расплачется – и вырвала свое плечо. Кисточка вылетела из руки и звонко стукнулась о деревянный пол. – Да, со мной такое бывает! Но я все равно не буду себя ничем глушить!

– И не надо, – совершенно спокойно сказал Тим.

– Надо! – упрямо воскликнула Вероника. – Я не хочу, чтобы это со мной происходило! Я хочу быть нормальной! Нормально нормальной! – добавила она, потому что Тим сухо усмехнулся.

Он ничего не ответил, и она судорожно вздохнула. От крика и впрямь полегчало. «И кисточку вон кинула», – подумала Вероника.

– Если ты станешь… нормально нормальной, – неожиданно мягко сказал Тим. – Кто тогда будет писать все эти картины?

И именно это – понимание, сквозившее в его голосе – добило ее. Ей нужно было кричать, ссориться, спорить, топать ногами. Тогда она могла бы победить. Но как можно сражаться, если тебя понимают?

Она еще пыталась что-то сделать – отвернуться, незаметно вытереть слезы – но в общем-то знала, что все это бесполезно. Она уже расплакалась. Сначала кричала, теперь расплакалась…

– Ты – нормальная, – сказал Тим тихо. – Ненормально нормальная. И это – совершенно нормально, честное слово.

Вероника заглянула ему в глаза, за равнодушные стекла очков – изо всех сил пытаясь разглядеть в спокойном сером игру цвета, оттенок неравнодушия.

– Скажи, – медленно проговорила она, – за границей действительно большинство таких, как я?

– Нет, – усмехнулся он. – Там еще много таких, как я.

– Я не умею. Быть такой.

– Но хочешь?

– Не знаю, – честно ответила Вероника.

Она и впрямь не знала. И помнила, что там, за спиной, в стенном шкафу все еще стоит шкатулка со «Спарклом». Она все еще могла схватить ее и убежать. Убежать как можно дальше.

Несколько часов спустя закатное солнце, отраженное от пролетавшего коптера, скользнуло по студии. Оно пронеслось по полу, зацепило лучом пару пустых стаканов и бутылку вина, разбросанные подушки, смятый рукав джемпера, кисточку в масляной краске – и закрытую дверцу стенного шкафа.

|1|

Жизнь Верóники делится на три части – дом, офис и студия.

Дом – это белые стены и теплый деревянный пол. Узкая кровать с безупречно чистым бельем и жестким матрасом, шкаф с тонкими термокостюмами и пухлыми вешалками шерстяных и льняных вещей. Матовая плитка ванной комнаты, полки с кремами, щетками, массажерами. Кухня, где все подключено к Сети – все, включая Софи.

Дома Вероника редко разговаривает и много мечтает.

Офис – панорамные окна и огромные экраны. Паттерны сменяют друг друга, но только Вероника знает, который из них – нужный. Она видит в случайном наборе линий философию, читает в калейдоскопе цветов еще никому не известную историю – чтобы потом о ней узнали миллионы пользователей. То, что Вероника выберет сегодня, станет эстетикой завтрашнего дня.

На работе Вероника молчит и часто смотрит на часы.

Студия – это смятые простыни на старом диване. Серые прямоугольники холстов, вздувшееся дерево столешницы на кухне, красные пятна помидоров в холодильнике, прозрачная слюда белого вина в бутылке. Запах масляной краски и крепкого чая. Шум воды в душе, тихий стук клавиатуры, шелест чужого дыхания.

В студии Вероника много говорит.

В студии она живет.

|2|

Трамвай с мягким шорохом трогается с места, остановка уплывает назад, мелькает ряд окон, тянется гладкое полотно стен, исчезая в провалах перпендикулярных улиц. Они сидят в разных концах вагона, не глядя друга на друга, но она точно знает, в какой момент он поднимется, подойдет к двери. Следующая остановка, трамвай плавно тормозит, и Тим выходит. Шагает по платформе, мгновение они движутся параллельно – затем трамвай вновь разгонится, и Вероника успеет только поймать прощальный блеск очков.

Она сойдет на следующей остановке и придет в студию первой. Остановится на пороге, чтобы запомнить студию такой, какой та была раньше – тихой и пустой. Пройдет мимо холстов, пустых и переполненных ее мыслями, законченных и ожидающих своего часа. К тому моменту, когда Тим откроет дверь своим ключом, Вероника уже успеет переодеться и начать писать – это значит, что ее не нужно трогать. Тим сядет на диван, поднимет с пола ноутбук и тоже уйдет с головой в работу. Спустя несколько часов кто-то из них оглянется на окно, окинет взглядом желтеющий в вечерних лучах город и спросит: «Чай?»

После этого они уже не будут работать – время больше не может принадлежать каждому из них, оно станет общим, тягучим и неуловимо быстрым. И только когда Вероника в сотый раз скажет: «Пора», время снова распадется, густыми каплями кленового сиропа застынет на двух разных нитях – двух разных путях. Вероника выйдет из дома и пойдет к остановке – будто отматывая запись назад, она повторит все свои шаги в обратном направлении, пока не доберется до квартиры Софи. Время будет прилипать к пальцам, оседать на экране смартфона, который теперь приходится выключать и прятать. Вероника примет душ, отмоет лицо и руки, и на несколько часов нить ее жизни очистится, натянется ясной и стройной прямой.

– Ты пойдешь завтра в группу? – спрашивает Софи.

– Нет, – Вероника улыбается, и ее глаза при этом блестят.

Ей больше нечего делать на занятиях. Ей не о чем больше рассказывать.

Перевернутый экраном вниз смартфон вспыхивает тонкой полоской. Сироп времени течет густой волной, переливается через край, заполняет блестящие глаза Вероники – чтобы завтра стать прозрачным янтарем воспоминаний.

Трамвай с мягким шорохом тронется с места, остановка уплывет назад.

Время застынет.

|3|

В этих поездках было мало смысла – и, быть может, именно поэтому они так много значили для Вероники. В них сквозила легкость безумия, ясность необъяснимого. Необоснованная красота.