Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

Уазик снова взял паузу, чтобы придать хоть сколько-нибудь доходчивую форму мыслям, телепатируемым им Шарику и Змею. Это ему не удалось, запутавшись в логико-математических абстракциях, Змей скоро взмолился:

— Погоди, Уазик! Я хоть и хитрее всех зверей полевых, хоть и имею что-то от Ольгиного метасознания, но твоя заумь — не для меня! Безоговорочно верю на слово! Ты мне лучше вот что скажи: причём все эти «мнимости» и «виртуальности», если «Эта» и «Кси» цивилизации элементарно не хотят делиться властью с психосимбиотом «Ольга 47»? Насочиняли, понимаешь, жутких сказочек про конец Света, внушили их бедной Олечке, заодно заморочив «головы» Сорок Седьмому, Базе, Координатору Малой Ячейки и даже Большому Облаку, и — привет! Психосимбиот распался, мы заточены в раю, зато «Эта» и «Кси» цивилизации по-прежнему всевластно и бесконтрольно распоряжаются в Системе! Вот это — я понимаю! Не зря же — хитрее всех зверей полевых!

— Ага, Змеюша! Тебя тоже «заточили» в раю? — иронически прокомментировал Шарик. — А кто, не далее как полчаса назад, категорически настаивал, что он предпочтёт развоплотиться здесь, чем хоть на самое короткое время быть ввергнутым в тот ад, коим является земная жизнь?

— Потерпи, Змеюша, мою заумь ещё немного, — Уазик не поддержал шутку Змея, — а то ты всё упростил до такой степени, будто на Земле собираешься стать политиком популистского толка — ведь от такой профанации вянут даже мои железные уши! Хотя, конечно, доля истины в твоих обвинениях есть — однако, ничтожная доля. Власть — как средство самореализации — актуальна только для объектов и структур низших уровней: не выше четвёртого. Выше — самореализация может осуществляться только в творчестве: в открытии всё более глубоких Принципов и Законов, в создании новых структур, систем, объектов, в нахождении и поддержании Равновесия на всё большем уровне сложности. Конечно, самореализация через творчество существует и на четвёртом уровне, а, с другой стороны, садистское удовольствие от причиняемых твоей властью страданий могут (хотя и редко) испытывать интеллектуальные образования даже пятого уровня, однако, начиная с шестого — баста! Власть хоть для естественных, хоть для искусственных, хоть для моно, хоть для полисознаний выше пятого уровня — только ответственность! И чем выше уровень — тем больше ответственность. Шарик, — Автомобиль обратился за поддержкой к Зверю, — на примере вашей цивилизации, пожалуйста, объясни этому начинающему демагогу, что вам открылось по достижении седьмого уровня?

— О-хо-хо, грехи наши тяжкие. Правда, Змеюша — тяжкие. — Приступая к объяснению, первым делом покаялся Зверь. — Понимаешь, наша мономентальная раса существует уже около ста миллионов лет — кстати, на Взые год практически равен земному. И за это время так «селекционировала» биосферу, так обеднила её видовой состав — особенно на суше — ужас! Зла на себя не хватает! Всё до того испоганено — «окультурено» и приспособлено только для нас и крупных насекомых, которыми мы питаемся — бедная Взыя! Нет, Змеюша, мы и вправду разумны — один коллективный разум на всех — и, конечно, не допустили и не допустим никаких экологических катастроф… и всё-таки — бедная Взыя! И как это она сто миллионов лет терпела наше беспардонное самодовольство?! Не возмутилась, не сбросила нас со своего лона? А ведь нам — всего-навсего — хотелось сытно и вкусно кушать… ну и, соответственно — чтобы конкурентов было поменьше… Так что, Змеюша, теперь, когда Облако «продвинуло» нас на седьмой уровень и отпали все, связанные с питанием проблемы, мы можем попытаться реконструировать биосферу Взыи. Конечно — будет не то, что было бы без нашей стомиллионолетней селекции, и всё-таки… помоги нам, Боже, поправить пагубные последствия нашего звериного эгоизма!

— Усёк, Змеюша, что власть для высокоорганизованного сознания — не сахар? Напротив — тяжкое бремя, от которого оно, если бы могло, с удовольствием отказалось: увы — не может. Чувство ответственности обязывает… Кстати, ты, Шарик, — Автомобиль вновь обратился к Зверю, — на опыте своей расы убедился, что Концепция Невмешательства взята Арбитром не от фонаря? Придумана не с бухты-барахты?

Прежде, чем через двадцать минут появились люди, Уазик, конечно, в самых общих чертах, успел поделиться с Шариком и Змеем полученной им от Облака информацией.

Поэтому, когда Ольга с оттенком вызова сказала «поехали», никто не удивился. Тем не менее, ободряя всех собравшихся в опасное путешествие, женщина сочла нужным протелепатировать:

— Не тушуйтесь! Облако прикроет нас шестнадцатимерной структурой.

На что «Уазик» весело отозвался вспыхнувшей по бортам кузова легкомысленной надписью «эх, прокачу!», и распахнул дверцы.

Конечно, оставайся «Уазик» прежним небольшим автомобилем, пять человек, три фантома и огромный Зверь ни за что бы в него не влезли, но, благодаря дарованной Облаком одиннадцатимерности, все разместились с большим комфортом. Причём, на внешнем виде автомобильчика кардинальное изменение его сути никак не отразилось — дверцы захлопнулись, и сотворённый Большим Облаком райский пейзаж мгновенно исчез из вида.

Младенец ощутимо ворочался во чреве — до родов Светлане Владимировне оставалось около двух месяцев. По садам на окраинах Ростова цвели жердёлы, зацветали вишни и сливы, распускались почки на яблонях — скоро по всему городу должно было расплескаться душистое море белой акации, после чего, как правило, наступало устойчивое тепло. Наконец-то! Зима в Ростове хоть и не слишком долгая, но мерзопакостная, и четырёх месяцев чередования слякоти, заморозков, раскисшего снега и пронизывающего холодного ветра Свете обычно хватало, чтобы пожалеть, что она живёт не в Сибири — с настоящими морозами и настоящим (белым, сыпучим!) снегом. А прошедшей зимой — особенно. Постоянная боязнь падения из-за разъезжающихся в полужидкой ледяной кашице ног была многократно усилена страхом за не слишком надёжно защищённого брюшными мышцами ребёнка — не дай Бог, поскользнувшись, удариться животом! Конечно, будь рядом Сергей, Свете не довелось бы изведать всех этих жутких тревог и опасений — увы…

Как ни ценил ростовский Губернатор своего секретаря по особым поручениям Сергея Голышева, но в конце января, окончательно уверовав в его гибель, — чтобы за месяц ни от него, ни от Ивана Адамовича не было ни слуху, ни духу, этого, кроме их смерти, не объяснить ничем — предложил Свете из пятикомнатной казённой квартиры переселиться в семейное общежитие. После чего, обеспечив вдову отдельной двадцатиметровой комнатой, мог с чистой совестью забыть о её проблемах: в переполненном беженцами Ростове отдельная комната для одинокой молодой учительницы — роскошь. Да ещё в привилегированном, находящемся в хозяйственном ведении губернской администрации, общежитии — по Университетскому переулку, практически в центре города. Всего в трёх трамвайных остановках — или в двадцати минутах пешком — от школы, где преподавала Света.