Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

Снегопад прекратился, ветер подул с юга, всё небо на миг озарилось холодным розовым светом, но Иркат спал и не видел этого тревожного предзнаменования.

— Я был в аду. И если бы не Ольга…

За ужином в палатке Ивана Адамовича вымученно, с неохотой, подчиняясь властному внутреннему принуждению, рассказывал две недели назад «оживлённый» Ольгой Юрий Меньшиков. Впервые пытаясь на человеческий язык перевести те ужасные образы, мысли и ощущения, которые в течение почти четырёх месяцев истязали его отделившуюся от распавшегося разума душу — пока искусственно питаемое, находящееся в коматозном ступоре тело подобно бесчувственному бревну валялось на крашеной белой масляной краской госпитальной койке.

(Никаких показаний от задержанного после покушения — в состоянии полной невменяемости — Маркиза контрразведчики, разумеется, не могли добиться, и если бы не вмешательство самого Иннокентия Глебовича, то «снайпера-одиночку» или бы замучили до смерти, или же, убедившись, что он действительно вдруг сошёл с ума, попросту пристрелили. Но и после… не проявляй время от времени полковник Горчаков интереса к участи, казалось, полностью потерявшего человеческий облик существа, вряд ли бы Меньшиков выжил в госпитале: переводить дорогие медикаменты на доходягу-киллера — вот ещё! А когда Ольга, почувствовав, что пора, прикосновением руки вывела Маркиза из комы, то Меньшиков не пожелал рассказывать Иннокентию Глебовичу о пережитых в бреду кошмарах — отговорившись полной потерей памяти. Конечно, Ольге о страданиях своей, более трёх месяцев промаявшейся в аду души он без утайки рассказал бы всё, но как раз Ольге рассказывать ничего не требовалось. Также — как и Ивану Адамовичу. Они без всяких слов о сошествии в ад души Юрия Меньшикова знали едва ли не лучше его самого. И так получилось, что Сергей Голышев оказался первым «духовником» Маркиза.)

— …конечно, рано или поздно мне туда предстоит вернуться… сто тридцать два убитых мной человека… сто тридцать две оборванные жизни… а ведь у каждого из них здесь на земле было своё предназначение… своё особенное призвание… которого они в большинстве своём вовсе не чувствовали… а некоторые, если что-то и чувствовали, или ему не следовали, или следовали так плохо, что лучше бы и не следовали… но — всё равно… каждый из них, пока был здесь, мог почувствовать, исправить, с ложной дороги перейти на истинную… ведь пока человек здесь — исправлять свои ошибки ему так легко… а вот когда оказывается там — очень трудно… мучительно трудно… то, на что здесь требуются минуты — ну, может быть, часы — там занимает годы… и эти четыре месяца — там они для меня были тысячью лет… и всё равно — сделать удалось лишь ничтожную часть из того, что предстоит сделать… простите, Сергей Геннадьевич, очень трудно рассказывать… главное, конечно, не работа… верней, та работа не имеет ничего общего с нашей… там — в основном — приходится заново выстраивать самого себя… и — главное! — помогать это делать тем, чей земной путь ты оборвал убийством… делать чужое — вот что мучительно тяжело… а своё — нет… своё — недоделанное здесь — не то что бы очень легко, но ничего мучительного… ни тоски, ни горечи, ни ужасного ощущения непоправимо упущенных возможностей… хотя попотеть, конечно, придётся и над своим… но это — совсем другое: творческое… или даже — со-творческое… когда и люди, и какие-то непонятные иные силы все вместе делают общее, осмысленное, очень интересное и очень нужное дело… а конкретнее — я не знаю… мне ведь, прежде чем заняться своим, там предстояло столько… особенно — поначалу… ведь поначалу мне пришлось помогать самому гнусному типу из всех, мною убитых… который, в свою очередь, помогал самому отъявленному мерзавцу из убитых им… а тот — тоже: такому отморозку, что пробы некуда ставить… ну, и так далее… ужас, Сергей Геннадьевич, и тоска, тоска… и если бы не надежда, что через миллион лет я смогу наконец заняться своим, тем, что было предназначено мне на земле, я бы там, ей Богу, сошёл с ума… представляете?.. сумасшедший, сошедший с ума?.. дважды, так сказать, сумасшедший… и если бы не надежда через миллион лет заняться своим делом… и, конечно, Ольга… не представляю, как ей удалось вытащить меня оттуда?.. ведь я чувствовал, задействованы были такие Силы, в сравнении с которыми наше Солнце — тьфу… спичка — в сравнении с водородной бомбой… а конкретнее — нет, Сергей Геннадьевич! Конкретнее я рассказать не могу. Слишком там всё другое.

Исповедуясь, Меньшиков волновался всё больше, взгляд его серых глаз делался всё тревожнее, беспокойство всё явственнее выражалось на бледном лице вернувшегося «с того света» грешника. У Сергея возникло опасение, а не сходит ли Маркиз вновь с ума — захват Светы безумным Меньшиковым ох как запомнился! — и что в этом случае, дабы предупредить нежелательный инцидент, ему следует делать, но Ольга разрешила эти сомнения, взяв своего пациента за руку и заговорив с ним ласковым тихим голосом.

— Юрочка, успокойтесь. Там, куда вы в своей болезни смогли заглянуть краешком глаза, всё не так страшно и мучительно, как показалось вашей, ещё не просветлённой душе. Ведь вы смогли увидеть только начало. Да ещё эти — сто тридцать два вами убитых. С такой ношей — конечно, трудно. Но, Юрочка, не отчаивайтесь — вы всё вынесете, я знаю. И обязательно достигнете области просветления. И не через миллион лет, а гораздо раньше. Ведь ваша болезнь… ваша прижизненная смерть… она ведь во многом способствовала. Ведь если бы в вашем безумии ваша душа не отвратилась от тьмы — мне бы не удалось так легко возвратить её в ваше тело… соединить с сознанием… и тем самым исцелить ваш разум. И ничего, Юрочка, больше не бойтесь — в следующий раз, когда после настоящей земной смерти ваша душа попадёт туда, ей будет несравненно легче. Ведь многое из вам предназначенного, но вами не сделанного, возможно сделать теперь… и вы сделаете, я знаю… и сможете даже что-то поправить… немногое — но сможете. Ибо, решительно отвернувшись от владевшей вами тьмы, вы найдёте дорогу к свету… не сразу, конечно, но — обязательно… и не через миллион лет, а раньше… гораздо раньше…

Лицо Меньшикова просветлело и затуманенный тревогой взгляд очистился сразу же, как только Ольга взяла его за руку, и произносимое женщиной нечто странное, по мнению Сергея, бредово-мистическое, вряд ли могло его успокоить больше, чем целительное прикосновение, но она всё говорила и говорила — зачем? Конечно, будь Голышев врачом-психиатром, с профессиональной точки зрения шизоидный бред Маркиза и параноидальный Ольги могли бы его заинтересовать — однако не специалисту… Нет, то, о чём говорили Юрий и Ольга, само по себе очень даже интересно и увлекательно, но… если к их словам отнестись всерьёз, то… сам, того и гляди, слетишь с катушек! Ну, Меньшиков — ладно! Две недели назад вышел из ступора, но ведь всё равно — сумасшедший! Но Ольга-то… Ольга… а что — Ольга?.. тоже ведь из «замороженных»… причём — дважды… хотя — во второй раз…