Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

Произнеся «обречены любить», Света сама восхитилась высказанному ею парадоксу и, пародируя Пушкина, попробовала шуткой сгладить возникшую у неё неловкость:

— Ай да Светка, ай да сукина дочь! Такое выдала — полный отпад! Нет, правда, Иннокентий Глебович… Оля рассказывала, что когда её сознание было в теле одного из этих существ, она чувствовала себя неразрывно связанной со всеми остальными: когда кто-то страдал, чувствовала его боль, когда наслаждался — его удовольствие. Но главное: общее со-знание — никакого труда, самому ни о чём думать не надо, все всё знают, за всех «мыслит» общее психополе… люби себе и люби — ибо не любить ты не можешь…

— Очень интересно… надо же… самому ничего подобного никогда не пришло бы в голову… — Горчаков действительно до неприличия — ведь давно не мальчик! — заинтересовался услышанным и, скрывая неподобающее для пятидесятипятилетнего полковника любопытство, постарался придать голосу оттенок эдакого начальственного безразличия: мол, интересно, да, но… ничего особенного! Мы, дескать, ещё и не такое видели. — Мне, правда, Светлана Владимировна, о «запредельных» странствиях своей души Ольга ничего не рассказывала. Впрочем, как и о своём сверхсознании. Не сочла, вероятно, достойным… да и сейчас… вам вот о моих экстрасенсорных способностях телепатирует оттуда, а мне самому — ни шиша… притом, что мне — не из пустого любопытства… где они и что с ними — мне действительно важно знать… ну — чтобы планировать дальнейшие действия…

…И Иннокентий Глебович узнал! Мгновенно! Будто в его голове случилась вспышка ослепительной ясности — когда разом открывается всё: и прошлое, и настоящее, и будущее! Подобная той, что случилась у полковника в марте две тысячи судьбоносного года, но только — гораздо чётче. Определённее, конкретнее — без повелевающего Голоса свыше. Без призыва идти в Дикое Поле и, на погибель врагам России, засевать это Поле маком. И тем боле — без тешащего самолюбие ощущения своего избранничества. За которое сейчас, в свете открывшегося, Иннокентию Глебовичу сделалось очень стыдно: как же! Высокая Миссия, Возрождение России — намылился прямиком в Спасители?! Ну да, ну, было тебе призвание, однако — какое? Правильно! Идти в Дикое Поле — но… ах, без мака и героина тебя бы не только «степняки», но и твой волгоградский спецназ не понял? И Дикое Поле, оставаясь непокорённым, не могло бы служить катализатором объединительного процесса? И ты, стало быть — как все? Властолюбцы всех времён и народов? Устремился к высокой цели, не считаясь со средствами? Не желая знать, что лучше вообще ничего не строить, чем строить на насилии, жестокости, лжи и страданиях? Ах, все империи создавались так? И чем они кончили — вспомни? Особенно та — которую ты вознамерился возродить? Построив на героине Новую, так сказать, Святую Русь? Стыдно, Иннокентий Глебович, ох как стыдно!

Вся эта гамма чувств — потрясение, озарение, смущение, неловкость — отразилась на лице Горчакова, и, удивлённая неожиданно возникшей паузой, Света поняла, в чём дело и пришла на выручку растерявшемуся полковнику.

— Иннокентий Глебович, не переживайте! Телепатическое сообщение — оно всегда! Особенно — в первый раз! Выбивает из колеи. А вы ведь сейчас от Оли — правда? Ну, получили сигнал?

Чтобы более-менее прийти в себя, практически некурящий полковник Горчаков, спросив разрешение, закурил и, извинившись, заговорил со Светой так, как он ни с кем никогда прежде не разговаривал: откровенно, просто, без патетики и ложной многозначительности — ничуть не стараясь произвести впечатление.

— Да, Светлана Владимировна — от Ольги. И, знаете… телепатическое общение… теперь я, кажется, понимаю, что вы имели в виду, говоря о его опасности. Вернее — не вы, а Ольга. Ведь главное — не перерасход психической энергии, не возможная из-за этого «замороженность»… нет…

Далее, в сделавшемся совершенно доверительном и непринуждённом разговоре, полковник и женщина почувствовали друг к другу большую дружескую симпатию — до того, что, прощаясь, Света с некоторым удивлением отметила, что традиционное «до свидания» она сказала Горчакову с тем же теплом, с каким могла бы сказать Ивану Адамовичу и Оле: интонацией, то есть, выразив искреннюю радость по поводу этого возможного свидания.

По зимнему степному бездорожью возвращающийся в Ставку полковник Горчаков по пути не спеша обдумывал случившийся между ним и Ольгой сеанс телепатической связи. А также: новое откровение — приключившееся по ходу этого сеанса. И мысли, разбуженные в голове Иннокентия Глебовича сильным душевным потрясением, были, в основе своей, невесёлые: ведь если согласиться с ними, то всю прежнюю деятельность полковника следовало признать, в лучшем случае, ложной. Тщеславие, жажда власти, самолюбие, гордыня — вот что, а вовсе не заботы о возрождении России двигало им в действительности.

И что же?.. отказавшись от задуманного, покаяться и уйти в монастырь?.. ага! Будто там нет места властолюбию, тщеславию и гордыне? Как же! Есть и как ещё есть! А что в извращённой форме — противоестественным половым воздержанием, изнурительным постом, хроническим недосыпанием и прочими истязаниями «смиряя плоть» — так ведь душу это нисколько не просветляет! Напротив! Гордыню и властолюбие распаляет до температуры адского пламени! Ведь плотские самоистязания, внешнее благочестие и искусственное смирение — наркотики куда как коварнее героина! Нет уж, господин Горчаков! Здесь! В миру! Будь добр, потрудись исправить то, что ты до сих пор только портил. Ведь возрождение России — действительно благородная цель. Вот и подумай — какой ты хочешь видеть будущую Россию? Матерью или мачехой для своих детей? И если — матерью, то помни: только достойные средства могут привести её к возрождению в этом качестве!

Что? В миру действовать только достойными средствами — неизмеримо труднее, чем самая суровая схима? Конечно! Ах, действуя только достойно — не обретёшь сторонников? Не пожнёшь плодов собственного труда? Что ж, Иннокентий Глебович, — это твоя печаль… Теперь, во всяком случае, ты понимаешь, что лучше никаких плодов, чем — ядовитые.

От магических самодвижущихся капищ пришельцев в сухой прошлогодней траве остался приметный след, так что в почти непроницаемой тьме (а ущербная луна должна была взойти позже, около середины ночи) Иркату с товарищами хоть и не без труда, но всё-таки удавалось идти по этому следу. С другой стороны, от волшебного оружия чужеземцев мальчишек-разведчиков безлунная ночь тоже ведь укрывала — можно было подобраться к ним без большого риска. А то, насколько опасны пришельцы, вернее, их поражающее громом магическое оружие, недавняя бойня на лесной опушке продемонстрировала более чем убедительно: восемь человек мертвы, трое тяжело раненых бредят в наспех сооружённом шалаше, пятеро, получивших хоть и неопасные для жизни, но достаточно серьёзные раны, надолго выведены из строя.