Геннадий Дмитриев - Настоящая работа смелых мужчин

Я ушел. Я бродил по улицам города, заходил в кафе и рестораны, в которых ранее никогда не был, но и там были все те же лица с пустыми, безразличными ко всему глазами. Приближалась ночь. Оставаться на улице было опасно, да и холодно. Идти некуда. Я забрел в дальний угол старого, заброшенного парка, и там, разворотив кучу опавших осенних листьев, устроил себе ночлег. Хорошо, что давно не было дождей, и листья были сухими. Так я провел ночь, зарывшись в листву, прислушиваясь к каждому шороху. Наутро одежда моя выглядела не лучшим образом, на щеках начала пробиваться щетина. Еще пару таких ночевок, и я превращусь в чучело, которое не пустят ни в одно заведение, потеряю волю к жизни и способность сопротивляться обстоятельствам. В глазах моих появится та же пустота, которую я видел в глазах прохожих. В конце концов, меня схватят, и все кончится.

Я снова бродил по городу, заглядывал в лица людей, стараясь отыскать в них хоть какие-то проблески мысли. Я продрог, проголодался, и решился, все-таки, заглянуть в ресторан, надеясь, что, несмотря на мой помятый вид, меня не прогонят. Нужно согреться, поесть и привести мысли в порядок. Возможно, это было не лучшее решение, но к хорошей еде я добавил бутылку коньяка, надеясь, что энергия солнца, заключенная в этом благородном напитке, вернет мне надежду и оптимизм. После третьей рюмки, когда я ощутил в теле приятное тепло и легкость в голове, жизнь показалась мне не такой уж ужасной.

Я стал внимательно рассматривать посетителей ресторана. Внимание мое привлек мужчина, сидевший в самом углу, лицо его казалось знакомым, и я пересел за его столик. На столе перед ним стояла не начатая бутылка водки. Я сел молча, поставив рядом с его бутылкой свою.

«О!» — сказал он, заметив меня, налил и поднял рюмку. «Угу!» — ответил я, наливая себе коньяк. Мы чокнулись и выпили. Он был первым, кто хоть как-то отреагировал на мое присутствие, единственный человек, в чьих глазах я заметил проблески мысли. Я сидел, глядя на него, и вспоминал, где я мог раньше видеть этого человека. И вдруг я вспомнил его. Это был Коля Клименко, что летал на Ан-26, а потом переучился на вертолеты и пропал где-то в Афгане. Узнать его было трудно, он очень изменился с того времени, когда мы, молодые, веселые, недавно окончившие училище пилоты, с гордостью носили звезды на крыльях и звездочки на погонах. Но это был он. Голова поседела, но все те же рыжие усики, пожелтевшие у губ от табачного дыма, все та же усмешка, тот же взгляд, те же жесты.

— А ты, вижу, так и не бросил курить, — сказал я. — А ведь бросал, наверное, чаще, чем Марк Твен.

Он долго смотрел на меня, что-то мучительно вспоминая.

— Серега! Ну, ни фига себе! Я знал всегда, что мир тесен, но оказывается весь мир — это еще и один дурдом! Черт побери! Вот это встреча! Привет! А ты как сюда попал!?

— Вероятно, так же как и ты, но об этом потом. Говорили, ты пропал в Афгане?

— Ага, пропал. Сбили меня. Правого сразу убило, меня ранило. Надеялся, что до своих дотяну, но машину трясло, шел со снижением, и плюхнулся я прямо на виду у духов. Тут же меня и взяли, думал сразу и шлепнут, но нет, бросили в какой-то подвал, били. Вырубался от боли, приводили в чувство и били снова. Ничего не спрашивали, только били. Потом оставили, думал все, отбросил копыта, но нет, выжил. Три года в плену, что было, Серега, вспоминать неохота. А к своим вернулся… Началось. Особисты задолбали. Почему не застрелился, почему не бежал, почему не расстреляли и тому подобное. Ведь не солдат, а целый подполковник, командир эскадрильи. Раз не расстреляли — значит, работал на них.

Майор один, падла, холеный такой, ухоженный, все допытывался, почему меня духи не убили. Я говорю: «А что? Мертвый я тебе больше бы нравился? Тебя бы туда, гаденыш, послать, как бы тогда ты разговаривал!» А он мне: «Стоять! Смирно! Да, я тебя!» Тут душа не выдержала, вмазал я ему со всей дури в харю его холеную. Майор с копыт — а меня под трибунал, за нанесение «тяжких телесных» и оскорбление личности при исполнении! Было два выхода: или тюрьма или дурдом. Определили в дурдом, а потом сюда, в клинику доктора Вагнера для психологической реабилитации.

— Так, ты здесь не так и давно?

— Нет, совсем недавно, до этого в Подмосковье в дурке лежал.

— И как тебе этот город?

— Вроде бы ничего, по сравнению с дурдомом, просто рай. Но чертовщина какая-то здесь творится. Недавно шел по улице, кирпич на голову упал, но не то, чтобы просто кирпич, кусок балкона шмякнулся. А утром очухался, как ни в чем не бывало. И голова не болит, и следов никаких нету, прямо, как у Кашпировского! Самое интересное, что шрам от ранения куда-то делся, как будто его и не было. Через день иду, опять кирпич на голову падает, но я уже отскочить успел. Надоело по башке получать, мало меня духи били, а тут еще кирпичи на голову падают. Черт знает, что за хреновина такая!

— Погоди, еще не то будет. Скоро дадут тебе вертолет, и в Чечню воевать отправят.

— Ну, это уже полная бредятина! Какой придурок меня за штурвал посадит? Я ведь инвалид первой группы. Мало ранения, так еще и дурдом. С каких это пор сумасшедших стали в армию брать, что там своих дураков мало?

— В армию тебя не возьмут. Всего один вылет взамен пилота, с которым что-то случилось в самый неподходящий момент.

— Я детективы читать люблю, но участвовать в авантюрах разных, это уж, извини! Что-то не то ты говоришь! Быть такого не может!

— Все может быть, даже то чего быть не может никогда.

Я рассказал ему свою историю. Николай слушал, и чем дальше, тем серьезнее и озабоченнее становилось его лицо.

— Ну и сволочуга же этот доктор! Это же надо!

— Да нет, он не сволочь, он гораздо хуже, — это сам дьявол. Да, впрочем, доктор этот здесь ни при чем. Не будь его, нашлись бы другие. Затеяли это те, кто претендует на мировое господство.

— Тогда бежать нужно из этого города.

— Бежать, говоришь? А бежать-то некуда. Нет, брат, отсюда не сбежишь.

— Как это — «не сбежишь»? Не тюрьма, ведь! Я и охраны то здесь никакой не видел.

— А охрана и не нужна. Ты пробовал пройти город из конца в конец?

— Нет, а на фига?

— Так вот, в каком бы направлении ты ни шел, возвращаешься всегда в ту точку, откуда вышел. Это замкнутое пространство.

— Да, ну! Врешь! Как это — «замкнутое пространство»?

— А вот так! Каким образом это сделано, не знаю, но точно тебе говорю — мы тут как звери в вольере, только сетки не видно, вот тебе и «да ну»!

— Но ведь как-то отсюда можно выбраться, тебя же вывозили на аэродром.

— Видимо есть какой-то канал общения с внешним миром. Но для нас он недоступен.

Я рассказал ему про поиски, которые вел доктор Архангельский, но видимо они ни к чему не привели, точнее, привели к тому, что мы оба находимся на волосок от смерти, оба, если он, конечно, еще жив.