Илья Хоменко - Поднебесник

Мелодичный сигнал почтового ящика вывел его из состояния уютной расслабленности. Не торопясь, он извлек несколько разноцветных карточек-поздравлений и два таких же ярко раскрашенных конверта. «От однокурсника, от…, так, это мне по ошибке, от Алины, от тети Эмилии».

Он перечитал адрес на последнем конверте дважды. Не может быть. Тетя Эмилия никогда не посылала ему пустых бессмысленных писем с пожеланиями здоровья и счастья. Затем вскрыл конверт, чертыхнулся и отправил листок бумаги в объятия догорающего камина. Тетя Эмилия желала, чтобы ее любимый племянник пошел сегодня на площадь Свободы, бывшую площадь Справедливости, и принял участие в празднике. Явиться желательно к девяти ноль ноль. Проклятая старуха могла бы предупредить его о своем желании и раньше. Так она обычно и делала. Вообще говоря, никакой старой тетки у него не было. Просто письмо, подписанное «тетя Эмилия» или любое другое сообщение, от ее имени переданное, являлось резервным способом связи Андрея с организацией, которой он служил уже восемь лет — без особой веры в справедливость служения, но правдой. Согласие посвятить себя службе и спасло его в свое время на Планете снегов. Он был отозван и вывезен оттуда вместе с ранеными на тыловую орбитальную базу. Оно же обеспечило ему известную защиту от многих житейских неприятностей мирного времени. Страшные годы, когда подобное служение непременно обагрялось кровью ни в чем не повинных людей, миновали задолго до рождения Андрея. Впрочем, их черная тень все еще лежала на Службе политической безопасности (полное имя тетки Эмилии произносилось именно так). Но она щедро вознаграждала своих племянников за преданность. Скрипнув зубами, Андрей большим глотком допил кофе и стал одеваться.

Улицы были пусты (раннее, по местным понятиям, утро и пасмурная погода мало располагали к прогулкам). Ветер, неведомо как просочившийся в город сквозь систему защитных сооружений и купол силового поля, надежно сохраняющих привычное давление атмосферы того мира, который много веков назад был родным для предков нынешних городских обитателей, продувал улицы, забирался на крыши, играя в лесах антенн, трепал искусственные деревья, завывал в решетках труб кондиционирующих и компрессорных станций. Старуха Эмилия явно начинала впадать в свойственный ее семидесятилетнему возрасту маразм: наверняка на площади Свободы еще никого не было. Народное гулянье, назначенное на вечер, не могло начаться в девять утра. Было пасмурно, холодно и промозгло. На такие задания (сбор информации о моральном и психологическом состоянии людского скопления в праздничный день) обычно, Андрей знал об этом абсолютно точно, привлекалась специально обученная штатная агентура и офицеры отдела настроений. Чтобы неожиданно выдернуть из дому внештатного осведомителя, секретного сотрудника локального уровня, пусть даже находящегося на хорошем счету, и без предварительного инструктажа поручить ему дело, не входившее в круг его повседневных обязанностей, требовался повод экстраординарный. Как ни пытался Андрей понять, в чем тут дело, приличного объяснения он не находил. Впрочем, он давно уже понял, что выискивать логику в поступках тети Эмилии, в последнее время забавлявшейся своими грандиозными некогда силами, как ребенок забавляется дорогой и бесполезной игрушкой, искать скрытые резоны в явно иррациональном интересе бездельников из аналитического управления к причинам, скажем, моды на зеленый и желтый цвета, было делом безнадежным.

Появились первые прохожие. Сперва их было немного. Потом прибавилось. И все они двигались в одном с Андреем направлении. Навстречу ему, во всяком случае, не было ни одного человека. Постепенно отдельные капли пешеходов слились в ручейки, и ручейки эти неторопливо стекали по широкому руслу улицы к озеру площади Свободы. Очевидно, с утра там что-то затевалось. Но что именно — Андрей не знал. У него проснулось и заворочалось, оживая, профессиональное любопытство. И еще одно чувство начало подавать первые признаки пробуждения. То самое, которое безошибочно подсказало ему в свое время, как отнестись к предложению о взаимной помощи, исходившему от майора Ива Копиша из особой бригады, чтобы выжить и не попасть в ад штурмового десанта. Чувство опасности. Что-то во всем этом было не то. И не так, как должно было быть. Он шел, увлекаемый уже довольно плотной толпой. Празднично одетые симпатичные люди. Мужчины, женщины всех возрастов. Запах дорогого одеколона и тонких, явно заграничных духов. Развеваемые ветром вуали, разноцветные шлейфы и шарфики. Но у всех какие-то напряженные лица. Никто не смеялся. Никто ни с кем ни о чем не говорил. Кроме дежурных «здравствуйте — нечаянно — извините — что вы — не стоит», ухо Андрея не выловило никаких членораздельных звуков. Ни одного ребёнка не было видно на плечах радостных родителей. Странно. Детей нет. Никто не смеется. И тут до Андрея дошло: в этом разношерстном людском потоке нет ни одной более или менее тесной компании. Все шли порознь, молча, каждый сам по себе. Он окинул одного человека изучающим взглядом. Обернулся и перехватил на себе такой же изучающий взгляд. В толпе определенно наблюдался переизбыток родственников старухи Эмилии. И племянники эти были явно растеряны. Как и Андрей, они чего-то не понимали. Андрея это открытие не порадовало. Неожиданностей он не любил.

Вход на площадь перед правительственной резиденцией обычно перед праздниками перекрывался. Чтобы проникнуть туда, нужно было особое приглашение-пропуск. Андрей получил оранжевую карточку такого пропуска вместе с письмом. Впрочем, обычно приглашения выдавались всем по месту работы. Поэтому гулянье на площади, когда таковое имело место, становилось действительно всенародным. Обычно несколько полицейских мельком оглядывали сразу с десяток протянутых к ним карточек и не чинили особых препятствий тем, кто позабыл свое приглашение дома. Но на этот раз документ у Андрея проверили более тщательно. Улыбающийся военный (а в пикете стояли именно они, офицеры из десантно-космической дивизии, как можно было понять по нашивкам на рукавах) отошел даже с его оранжевой карточкой к бронемашине и опустил ее в черную щель компьютера. Взглянул на монитор и, вежливо извинившись, отодвинул перед Андреем пластиковый барьер ограды. На площади спрессовалось уже несколько тысяч человек. Они стояли и ждали чего-то. Возможно, девяти утра? Андрей посмотрел на часы. Было без десяти девять. За его спиной протиснулась на площадь очередная партия допущенных. Тот же улыбчивый офицер кого-то не пропускал, терпеливо объясняя, что приглашение его на этот раз недействительно, а без приглашения сегодня никак нельзя, но можно отойти в сторонку и подождать, оттуда и так все будет очень хорошо видно, если возникнет охота смотреть, конечно.