Илья Хоменко - Поднебесник

— Агенты госбезопасности?

— Ага. Чувствуешь, сразу стало полегче дышать?

— Кондиционеры включились на полную мощность. Кнопка рядом с селектором, ты локтем зацепил, наверное.

— Мне даже не верится, что все закончилось. Представляешь, как мы заживем теперь?

— Мы?

— Все люди! Сколько нечисти накопилось в городе за время правления олигархии. Совесть, честь, все было забыто. Но что с тобой?

— Голова что-то разболелась. Старая травма. Коман… Олег, я тебе нужен в ближайшие полчаса? Мне бы хотелось пошарить в президентской аптечке, может, найдется что от головной боли.

— Да, конечно, иди. К слову. Президент сейчас отдыхает в твоей бывшей камере. Четвертый ярус, минус третий этаж, блок политических заключенных.

— Бедняга. Сочувствую.

— Нашел кому.

Усталый, изможденный человек, осунувшийся, словно после тяжелой болезни, повернулся и вышел в дубовую дверь. Походка у него была тяжелая, шаркающая, и дорогой, но вышедший из моды лет двадцать назад костюм висел на нем, как мешок. А командующий остался сидеть за массивным столом, слушая, как удаляются и угасают шаркающие шаги в коридоре. Он сидел, расслабившись и поглаживая ладонью отполированную доску до тех пор, пока коридор не взорвался грохотом новых шагов — уверенных и по-военному четких. Вошедший отдал честь. Камуфляж его комбинезона был ладно пригнан, и каска по-уставному покоилась на сгибе локтя. Он доложил о завершении акции номер восемь.

— Какова была реакция гражданского населения? — спросил командующий.

И вошедший продолжил доклад:

— Согласно вашему распоряжению, в толпу горожан — зрителей акции были внедрены мои сотрудники в штатском. Реакция в целом одобрительная. Были отмечены отдельные проявления сочувствия к изгоняемым. И еще. Во время акции произошли мелкие сбои. До начала полного оцепления площади один из офицеров отпустил сквозь южный выход двоих агентов антинародной службы, как он сам объясняет, из-за преклонного их возраста и плохого самочувствия. По выходе за городскую черту солдат охранного батальона нес какое-то время на руках одного из преступников, вместо того, чтобы, согласно инструкции, оставить его до прибытия машины санитарной помощи, и даже поделился с ним индивидуальным кислородным запасом. Все депортированные содержатся во временном куполе, в двадцати километрах от города. Личные номера отступивших от инструкции будут сообщены вам дополнительно. Разрешите идти?

— Вы хорошо потрудились, майор, благодарю. Идите.

С глухим шипением насосы загоняли воздух под временный купол. Сидя на шершавом, еще не остывшем пластоасфальте, наспех положенном прямо на грунт, Андрей прихлебывал из вскрытой жестянки горячую мутную жидкость и с каждым глотком согревался. Справа и слева были разбиты палатки. Над одной из них, самой вместительной, висел красно-белый флажок медицинской службы. Электрики возились, налаживая освещение, вкусно пахло какой-то едой. «Не лучше казармы. Но и не хуже тюрьмы». Он старался ни о чем не думать. Не пускать в сознание ужасные воспоминания о прожитом дне. Медленно, пульсирующими теплыми толчками возвращались желания чувствовать, видеть, дышать. Желание жить. Уже почти совсем стемнело. И сквозь прозрачную оболочку купола стало заметным неяркое электрическое марево, вспыхнувшее на западе. Это зажег свои вечерние огни город.

Канализационная труба казалась бесконечной. Заключенный все брел и брел, прикасаясь руками к шершавому бетону правой стены этой окаменевшей сухой кишки. Он надеялся увидеть свет. И его терпение было вознаграждено. Сперва замерцал крошечный, не больше монетки, кружочек, который потом вырос, надвинулся, стал сияющим белым пятном. Свобода. Он посмотрел вверх. Солнечные лучи непривычно обжигали глаза. Но все равно солнце было прекрасно.

Теперь предстояло выбраться из пустого отстойника. Это оказалось делом совсем не трудным. Бетонная облицовка стен растрескалась. Для человека, четырнадцать лет проработавшего в кобальтовой шахте, вскарабкаться по этим трещинам было парой пустяков. В который раз он поразился тому, как нерационально строили до войны — щели между плитами в полпальца толщиной, никакой герметичности, а сколько полезной площади занято было! И под что, под отбросы. Один аэротенк с бактерией Гобсона заменил бы десять таких накопителей. Ну да о чем говорить.

Тяжело дыша, он перевалился через серую холодную стену и рухнул в траву. В настоящую зеленую траву, о которой у них в шахте было столько разговоров. Несколько секунд он лежал, боясь поверить своему счастью. Свершилось! А потом вскочил и побежал по крутому склону искусственного холма, захлебываясь восхитительным запахом настоящей зелени, спотыкаясь, падая, вновь поднимаясь. Березовая роща встала перед ним, как подарок фей. Обхватив белый с черными полосками ствол, заключенный прижался к нему щекой и долго стоял так с закрытыми глазами, впитывая в себя шелест листвы и щебет какой-то птахи. К реке он вышел уже совсем другим человеком. Нашивку с номером снял, крючок на рубахе расстегнул. Как-то сама собой выпрямилась спина, расправились плечи. Еще только задумывая этот план, он решил, толкая свою ненавистную вагонетку с породой: если ему повезет и он выберется, то обязательно будет купаться в реке. Даже если придется это делать под дождем или снегом. Дождя, к счастью, не было. Был летний погожий день. Свежий, теплый, но не обжигающе жаркий. Поразмыслив, беглец признался себе, что от небольшого слепого дождика он бы тоже не отказался. Но потом решил, что и так уже получил сегодня незаслуженно много. Вода, казалось, была тоже насыщена запахом трав. Он со смехом напился, расфыркивая ее во все стороны, а потом устроил небольшую радугу, подбрасывая прозрачное тело реки вверх и наблюдая сквозь каскады брызг за солнечным глазом. Оказалось, он не забыл, как плавают. Оказалось, он умеет нырять! Подхватив на дне какую-то корягу, он пробкой выскочил на поверхность. С хохотом проплыл круг почета. Снова нырнул, ухватил какое-то полено, оно оказалось набрякшим от долгого лежания под водой и сопротивлялось. Он ухватил другое и, лишь наигравшись вволю, вспомнил, что раньше, купаясь, люди снимали с себя не только башмаки, но и одежду.