Илья Хоменко - Поднебесник

Пророку к горлу прижали нож.
— Не будь пророком в своей стране!
Пророк бессмертен? Какая ложь!
Бессмертным жизнь дорога вдвойне.
Он ясно видел: идет гроза
И слышал пожаров гул.
Но вкрадчивый шепот:
— Закрой глаза
И сделай вид, что уснул!
Безумно порою наш мир жесток.
В том нет твоей вины.
Тебе ли идти против нас, пророк?
Тебе ли против войны?
Секунды текли и теплела сталь,
И глох его пульс живой.
И видел пророк, что грядущего даль
Подернулась пеленой.
И он офицеру согласно кивнул,
Коробку достал папирос.
Солдат пылинку с него стряхнул,
Другой огонек поднес.
— Ты прав, бессмертный, десятки раз,
И счастье теперь с тобой:
Тот, кто не с нами, тот против нас,
И с нами герой любой.
Он молча курил
И молчали все,
Был вечер весенне юн,
И лунный шар трепетал в росе
Сотней крошечных лун.
А после пепел стряхнул на грудь,
И будто взлететь хотел,
Рванулся с криком: «Спасайтесь, лю…»,
Но большего не успел.
Негромкий выстрел. Короткий стон.
Пророк бессмертен? Бессмертных нет.
Пришли все беды, что видел он,
И в них растаял пророка след.

Меня взяла в объятья тишина
И отступил куда-то сабель звон.
Какое счастье, может, это сон?
А может, правда, кончилась война?
Не надо меч усталый доставать.
Не надо перед боем пить вино.
Врагов своих не надо убивать
И смерть друзей увидеть не дано.
Не поднимают кони серый прах,
Не багровеет кровью белый флаг.
Все позади — и злость, и боль, и страх.
И красное безумие атак.
Прильнет земля к ружейному стволу,
А на руку мне сядет стрекоза.
Друг из-под сердца выдернет стрелу
И навсегда закроет мне глаза.

Стоял ли с мушкетом в ночном карауле,
Вдыхая тумана влагу?
Сидел ли всю ночь на скрипучем стуле,
Марая пером бумагу?
Был ли шальным и немного странным?
Дрался? Писал сонеты?
Мечтал о звании капитана
Или венке поэта?
Прекрасных дам целовал руки,
Кашлял в зимнюю стужу,
Плевал в прокисшую Сену от скуки
Или в грязную лужу?
Без цели жил или высшею целью,
Землею жил или небом.
Ушел в атаку под Ла-Рошелью
Иль в магазин за хлебом,
Окрасил камни багряной брагой
Недавно? Очень давно?
Машиною сбит, заколот ли шпагой —
Не все ли равно?

Техника была несовершенной,
Но не отступает Роберт Скотт.
Он идет к удаче несомненной,
Полюс впереди — и путь вперед.
О себе не очень беспокоясь,
Отвергая критику невежд,
Видел он земли огромный полюс,
Полюс посредине всех надежд.
Резь в глазах, не спрятаться от ветра,
И на долгожданной широте
Всех от жизни сотни километров
Отделили в снежной слепоте.
Шел к победе Скотт, не сомневаясь,
И расчеты были все верны,
Но в полярной выси, издеваясь,
Колыхался флаг чужой страны.
Давит флаг чужой, как тяжкий камень,
Вой пурги и минус пятьдесят.
Все. Под меховыми сапогами
Нет пути вперед.
И нет назад.

Все. В руинах чужая страна.
Ждет корабль и прибой белогрив.
Вот и кончилась эта война.
Почему я остался жив?
Наконец-то пахнуло весной
И над этой землей опаленной.
Возвратятся теперь домой
Поредевшие легионы.
Время радости. Время встреч.
Время, душу мою не рви!
Оружейник, купи-ка меч,
Закаленный в чужой крови.
Где добыча? А я не бандит.
Было мало средь нас подлецов.
Если хочешь — купи мой щит,
Переживший троих бойцов!
Нет, улыбочку скользкую спрячь…
Твой червонец не очень-то нужен мне.
Как похоже смеются палач,
Мародер и торговец оружием.
Для чего и зачем я живу?
И чего мы от жизни ждем?
Снится город мне наяву,
Заливаемый лунным дождем.
На окраине южной дом.
Не увидеть мне этого дома.
Без руки, с обожженным лицом —
Ни к чему возвращаться такому.

И не пугали, и не били,
И не сулили чудеса,
А предложили: «или-или»
И дали думать полчаса.
Все было буднично и просто.
За черной дверью желтый свет,
Чекист, уставший от допросов,
И в грязных пятнах табурет.
В решетки черные квадраты
Врисован месяц голубой.
Такая вот сегодня плата
За право быть самим собой.
И ты попросишь папиросу.
Коробку спичек теребя,
Чекист, уставший от допросов,
Угрюмо глянет на тебя.
Все в прошлом. Ничего словами
Не изменить.
Из черных дул рванется пламя
И оборвется нить.

Месяц, грязный иуда,
Что ж ты скрылся? Свети!
Все равно нам отсюда
Никуда не уйти.
Гулкий выстрел на шорох.
Эхо падает вниз.
— Зря вы тратите порох
На шныряющих крыс.
Нам осталось немного.
Очень скоро рассвет.
Князь, вы верите в бога?
— Вы же знаете, нет.
— Что ж, собьем с азиатов
Их восточную спесь.
Душ по десять на брата —
Да останется здесь.
Их костры догорают,
Будто волчьи глаза.
Их шпики подползают,
Как степная гюрза.
Кто-то крикнет: «Не надо!»
Кто-то молча умрет.
И последним зарядом —
В окровавленный рот.
Разрушаются вехи.
Остаются поля.
И тела, и доспехи
Растворила земля.
Воевали, любили,
Оставляли свой след.
— Князь, зачем же мы жили?
Вы не знаете?
— Нет…

Осень поздняя, темень звездная, ясен месяц, чиста река.
Бьет, стучится рука опричника
В скит отшельника-старика.
— Я оставлю свое оружие,
Песью голову и метлу.
И отдам свое тело стуже я
На холодном твоем полу.
Жил когда-то — не ведал сраму я,
Мог смеяться и мог любить…
Дали в руки цареву грамоту.
Научили стрелять и бить.
Не хватает мне самой малости,
Очень-очень тебя прошу,
Отвори ты мне дверь по жалости,
А не то себя порешу.
И не нужно твоей мне святости,
Даже рая не нужно мне.
Я хочу, как последней радости,
Помереть у тебя во сне.