Илья Хоменко - Поднебесник

Ветер в омуте искупается,
Ветви ивы качнет сухой.
И не всякое искупается,
И не всякому есть покой.
— Разошелся Ванька. Да тихо ты!
Докричишься ты, видит бог!
Ты же сам по царевой прихоти
Старика отвозил в острог.
Знать, хлебнул ты хмельного варева.
Старичка-то давно уж нет.

Плачет осень листьями старыми,
Засыпая телеги след.
Злой туман над пустыми пашнями
И полушка за жизнь цена.
Стали люди такими страшными
В эти страшные времена.
Ну какой тебя, парень, бес толкнул?
Что стучишь? Кулак расшибешь.
Да хоть в омут теперь, все без толку,
Ничего назад не вернешь.
В клочья души да судьбы порваны,
Жалят путников змеи дорог
И над кем-то кружатся вороны.
И кого-то ведут в острог.
Голубой волной, серебром седин
Заливает землю луна.
На коленях стоит человек. Один.
И вокруг него тишина.

Может, ветра был резкий порыв,
Или просто дан старт слишком рано,
Но убрали с примятой травы
То, что было вчера дельтапланом.
И в архив кинопленка с полетом ушла,
А в утиль — перебитый обломок крыла.
Что ж, остались и небо, и горы.
Многим жизни отпущено больше чем век,
Но зачем, почему же ушел человек,
Что летал без винта и мотора?
В нашем мире, порою жестоком,
Все бывает — и люди летают.
Отчего же мы их имена узнаем,
Когда сами они исчезают?

Небо над секретным полигоном
Пламенем заполнилось опять.
Дрогнула земля с тяжелым стоном.
Все в порядке. Можно начинать.
Вспыхнул солнцем бешено блестящим
Первый термоядерный удар.
Будущее стало настоящим.
Провалилось прошлое в кошмар.
Все терзалось, рушилось, пылало,
Лопались асфальта пузыри.
Исчезали в реве огненного вала
Проблески нечеткие зари.
И под глыбой вспученной бетона
Всем известный человек лежал
Обещал он мир у микрофона.
Слово дал. И слова не сдержал.
Все, кто мог бы жить,
Давно сгорели.
Реки испарились. Мир — дотла.
А ракеты в небо все летели.
Техника людей пережила.

— Бегство для слабых.
Для сильных борьба.
А для таких, как я,
Разве заглушит войны труба
Пение соловья?
— Сильным покой, слабым покой.
А для таких, как ты,
Деньги и слава при власти любой,
Женщины и цветы.

Сильный убит. Слабый убит.
Авиабомбы вой.
Возле воронки философ лежит
С оторванной головой.

— Так получилось, что врал прицел,
Летчик нажал педаль.
Честное слово, никто не хотел.
Нам очень жаль.
В том, что случилось,
Кто виноват?
А виноватых нет.
Мирно дымится обугленный сад
В розовом свете ракет.

Такое бывает в столетие раз,
Когда над пустыней сверкает блиц,
И в треске грома волна дождя
Блестит оперением райских птиц.
Сплошной волною по бурдюкам
И по верблюжьим колючкам сухим,
По сто лет не знавшим дождя пескам,
Смывая с пустыни серый грим.
Дождь, дождь по солончакам,
Всего живого на свете вождь,
Дождь по винтовкам, по рюкзакам,
Во фляги пустые стучится дождь.
Жаль, никому о дожде на расскажем мы.
А впрочем, никто не поверил бы нам.
Стекает дождь по обезображенным
Жаждой и смертью телам.

Я куда-то зачем-то спешу.
Забываю про то и про это.
И какие-то мысли гашу,
Как о руку себе сигарету.
Вдруг такое всплывает в душе,
Что становится холодно, жутко.
Отхожу — и не верю уже:
Может, это — ошибка и шутка?
Открывает в безумье полет
Мне мои незнакомые лица.
Знаю: вновь этот ужас придет
И не верю, что он повторится.

А жизнь все короче и уже,
А время бежит все скорей,
И плавает зимняя стужа
В зеленом огне фонарей.
И нету меж мыслями связки,
И ночь по углам темна,
И есть только черные краски
За черным квадратом окна.

С черных гор стекает тишина.
Можно пить с ладони тишину.
— Ты забыл про полную луну?
— Нет! Сияет полная луна.
Можно лечь в жемчужную росу,
Раствориться в синей глубине,
В этом заколдованном лесу,
В этой зачарованной стране.
И, вдыхая ночи чистоту,
Впитывая белый лунный свет,
Может, ты случайно встретишь ту,
Без которой смысла в жизни нет?
Как вы бесконечно далеки
В этой неземной почти любви.
Ты коснись, коснись ее руки,
Позови ее ты, позови…
— Я не знал вас раньше никогда.
И без вас я больше не могу.
Упадет горячая звезда,
Прочертив блестящую дугу.

Ты проснешься, смята простыня.
На часах — безжалостное пять.
Грохот наступающего дня
Все равно ничем не удержать.
«Снится же такая ерунда!»
Вспыхнет в ванной матовый плафон.
Потечет холодная вода,
Разгоняя странный этот сон.
Вновь зима сугробы намела.
Белый дождь искрится на лету.
Ты уйдешь. В серьезные дела?
В хлопоты?
В работу?
В пустоту?

Помнит котенком себя неуклюжим.
Помнит — смеялись над ней немножко,
Как обходила, фыркая, лужи,
Пить молоко привыкала из плошки,
Как у нее подрастали котята.
Вместе лакали из старой посуды,
Как их потом уносили куда-то
Разные люди, добрые люди.
Много ли счастья? А больше не надо.
Тропка вела от калитки до дома,
Мимо деревьев старого сада…
Все так огромно, все так знакомо.
Стройка пришла, грохоча сапогами.
Запах мазута пришел и бетона.
Стали деревья рубить топорами.
Те умирали с тяжелым стоном.
Сада не стало. Дома не стало.
Снегом остался пустырь занесенный.
Ветер холодный играет в завалах,
Воет тоскою новорожденной.
Замок здесь встанет многоквартирный.
В темень ночную засветят окошки.
Будет народ здесь вздорный и мирный.
Есть кому дело до старой кошки?
— Киса, пойдем-ка со мной поскорее!
Что же поделать, грустно немножко.
Будешь мурлыкать у батареи.
Будешь лакать молоко из плошки.
Нет, не пойдет ни к кому другому.
Будет бродить по холодным обломкам.
Кот никогда не изменит дому,
Дому, в котором играл котенком.