Илья Хоменко - Поднебесник

Железной рукой отшвырнул он солдат,
Безумно красивый и ловкий.
Порвал и отбросил куда-то назад
Свои кандалы и веревки.
«Пусть прахом рассыпятся наши дома
И высохнут быстрые воды.
И рухнет на землю кромешная тьма
В обломках небесного свода.
Пусть плоть палача прожигает слеза,
А судьи себя пусть засудят.
Пусть некому будет закрыть вам глаза
И глаз у вас больше не будет.
Пусть солнце взорвется кровавым огнем,
Ошметками черного света.
И пусть растворится, расплавится в нем
Безумная ваша планета».
Он это сказал и качнулась земля,
И дрогнули времени веки.
Хрусталь зазвенел во дворце короля,
Сломался костыль у калеки,
Фонтана разбилась тугая струя,
И с неба обрушились птицы,
Все рухнули ниц,
И площади каменная чешуя
Упавших хлестнула по лицам.
Терзался трепещущий солнечный свет
И в жар превращалась прохлада…
Взглянул на людей он
И выдохнул: «Нет!
Не надо. Такого не надо.
Живите! Пусть ужас исчезнет из глаз.
Купайтесь в рассветах туманных.
Пусть солнце играет и пляшет для вас
В сияющих брызгах фонтанных».
Молчал полминуты, стирая с лица
Росинки холодного пота.
А после упругой походкой борца
Пошел к эшафоту.
«Живите, как можете! Мне все равно,
И я ни о чем не жалею».
С размаху со стуком вонзился в бревно
Топор, не почувствовав шеи.
— Вы знаете, кум, а у нас чудеса
Такие творились, что страшно.
Сорвало у всех кораблей паруса,
Часы поломались на башне.
Затмение было вчера, ураган,
Зато все сегодня в порядке.
— А кто был казнен?
— Да какой-то цыган
За кражу бараньей лопатки.

Ветер в трубе смеется.
Что-то камин чадит.
Дьявол всегда найдется.
Дьявол всегда не спит.
Как это временами
Воздух бывает тих…
Трется в камине пламя
Около ног твоих.
А за окном сумерки
Лунный закрыли глаз.
В эти минуты, может,
Думает кто о нас?
Вечер играет в прятки.
Это его пора.
Зимние ночи шатки.
Неповторимо шатки
Звездные вечера.
Это начало ночи.
Что ж ты? Такой барыш!
Ты не торговец, впрочем,
Ты не продешевишь.
Что ж ты? Иди скорее.
Книга. Глоток вина.
Многое ты умеешь.
Но велика цена…

В туловище буржуйки
Сухо трещит паркет.
Самые черные тени
Красятся в красный цвет.
Отогреваешь руки.
Смотришь в красную щель.
Это с прошлым разлука.
Огненная метель.
Все, наконец, свершилось.
Точно, как ты хотел.
К черту все развалилось,
Только ты не у дел.
Прошлое — вот оно рядом.
Будто бесформенный ком.
Липы старого сада
Скоро станут теплом.
«Ни серебра, ни злата.
Все дорогое — в прах.
Это твоя мне плата —
Ненависть, боль и страх?»
Полки в огне сгорели.
Стало теплее на миг.
Полки тебя согрели.
Очередь книг.
Скоро опять повиснет
Красный фонарь зари.
Красною сыпью взбрызнет
Красные патрули.
«Ты подружился с ложью
Первым. Что ж тебе дать?
Душу продать можно.
Было бы что продавать.
Все, что тебе осталось —
Верить в красную тьму.
Сделка не состоялась».
«Как же, я не пойму?»
Липнет красной коростой
К стенам неяркий свет.
«Душу продать просто.
Но у тебя ее нет».

Люди шагали. Топали кони.
Ноги. Копыта. Ноги.
Пьяный идальго на грязной попоне
Спал возле дороги.
Так и не ставший Дон-Кихотом.
Так и проживший мимо.
Понявший: жизнь глупа до блевоты
И неисправима.
Пьяный и страшный (тень Ланселота,
Вздумавшая напиться).
Мимо шли убивать кого-то
Или мириться.
Сердце больное, печень и почки —
Как это все не ново!
Ищущий правду у винной бочки
Или ларька пивного.
Сладкие вина нехотя пивший,
Болью чужой страдавший.
Так никого не защитивший,
Так меча не поднявший.
Пьяный идальго спит у дороги,
Спит на грязном бетоне.
Мимо шагают наши ноги
В едкой бензиновой вони.

Ни слов, ни красок нет в природе, —
Ни сил, ни воли у меня.
Встает рассвет, и происходит
Бездарное убийство дня.
Уныло, плоско все и серо,
Река банальности течет
И бытия едина мера —
Сухой, неправильный расчет.
Вот так. Ничто не интересно.
Бежать не можешь, значит стой.
Смеяться можно только честно,
А плакать — искренней слезой.

Был он с утра Наполеоном.
Сплюнув горькое слово,
Смотрел, как вскипает с пушечным громом
Белый дым Ватерлоо.
После быком единорогим
Звездным ненастьем
Вез он куда-то по пыльной дороге
Возок со счастьем.
Мчался по сельве потным мустангом,
Нырял в пучины,
И танцевали старое танго его морщины.
После над кем-то страшно смеялся,
Может быть, плакал,
После — солнечным вихрем ворвался
В облачные заплаты.
Принял лекарство. Мир его сжался
До стен больничной палаты.

Яркой лампы неоновый свет.
Это сон? Это явь? Это бред?
Укрепись, Галилей, укрепись.
И вода — холодеет рука —
Мерно капает с потолка.
Отрекись, Галилей! Отрекись.
Пять шагов — и железная дверь.
Сколько ждать остается теперь?
Телекамеры мертвый взгляд
Прожигает до самых пят.
Мысли в клочья разорвались.
Отреклись… От всего отреклись.
На допросе был обер-фискал
И в глазах его смерти оскал,
А в улыбке приятной — рот,
Вот такой, Галилей, оборот.
Вот такой, Галилей, пассаж.
Не поможет тебе кураж.
«Нам идеи ваши близки»
(Словно обручем сжало виски).
«В них, бесспорно, какой-то резон»
(Это бред? Это явь? Это сон?)
«Предположим, вы правы. И что?
Подождите годочков сто.
Мир не примет подобных идей».
Отрекись! Отрекись, Галилей.
«Это прошлое — дыба, тиски,
Глупо гениев рвать на куски,
Мы найдем с вами общий язык,
Нам ведь нужен ответ, не крик,
В нашем мире — покой, тишина,
Много света, воды, травы…
Тут внезапно являетесь вы:
— Ах, пожалуйста, будьте добры,
Загляните в иные миры!
Это — смута, мятеж, война.
Что вы тянете, Галилей?
Посмотрите на этих людей!
Инфузорий людских водоем,
Каждый думает о своем,
Никому из них дела нет
Ни до вас, ни до ваших планет!
Пожалей хоть семью и друзей,
Отрекись, отрекись, Галилей!
Подпишите вот этот листок,
Но прошу вас, не надо опять
К вашим венам перо примерять.
Подпишите — и кончится плен.
Не придется прокалывать вен».
Снова щелкнул дверной замок…
Одиночка. Опять тишина,
Снова слева и справа стена,
Здесь всегда замогильный покой.
Только лучше ли тем, за стеной?
(Льет неоновый свет плафон)
Там за каждым углом микрофон.
Путь с магнитных дорожек ведет
Для кого-то на эшафот.
Расписаться… «Ты прав, Галилей!
Путь свободен! На волю скорей!
Притворись — и мгновенно, поверь,
Распахнется тюремная дверь».
Разве я отрекался? Нет.
Это сон? Это явь? Это бред…