Кирилл Берендеев - Мир внутри

В августе зачастил оболтус, правда, только на выходные. Малина ему обломилась, начальница заставила работать, теперь отпуска он до октября не дождется. А ему так хотелось приехать на пару недель, порыбачить. Римма жалела его, кормила на убой и обещала, если что, похлопотать, подергать старые ниточки.

– Бать, я лучше тебя попрошу. Ты ведь авторитетней. О тебе до сих пор в газетах пишут. Мол, рукопожатие крепкое, – да были тут журналисты, задавали однообразные вопросы, для самого настырного это крепкое рукопожатие оказалось единственным, что он смог узнать от меня.

– И только?

– Нет, еще полеты возобновились. Ты ж своим падением сбил график отправки экипажей на полгода.

– Руководителя ЦУПа хоть не отстранили.

– А лучше бы, – вмешалась Римма. – Это он за кораблем не уследил.

Сын с матерью заспорили, а я незаметно для себя отключился, размышляя о своем.

Осень пришла дождями, снулыми, стылыми. Как-то быстро похолодало, бабье лето мелькнуло и ушло, не простившись. Небо закрыло неподвижными тучами на недели, кажется, даже на месяц. Звезды сквозь него виделись только мне.

Потом приснился первый старт. Римма права, с первого же раза у меня все не как у всех – сначала запуск перенесли на сутки из-за неполадок в ракете, наутро следующего дня зарядил мелкий дождичек. Когда автобус, везший нас на площадку номер три, остановился, чтоб мы сходили «на колесо» перед запуском – делать все пришлось очень шустро. Часом позже, под вспышки блицев, рапортовали главному о готовности к полету, а затем поднимались по скользкой металлической лестнице до лифта. Помню, чуть не брякнулся, пока забирался на эту круть. И долго стоял на площадке, махая операторам и фотографам, очень хотелось, чтоб в этот момент семья видела меня на экранах, чтоб прямая трансляция не прервалась, чтоб они успели пожелать всего, а я бы вернулся. Удивительно, но тогда уже думалось о прибытии. Как будто все успел увидеть и перечувствовать.

Днями позже, вернувшись с велосипедной прогулки под крапавшим дождичком, вместе с влажным дождевиком принес жене давно вызревавшее: завтра уезжаю в Москву. Нет, в ЦУП проситься не буду, хочу поговорить с Павлом Николаевичем. Римма вздрогнула, как от удара. Нет, она ждала этого, предчувствовала, понимала, ведь третий раз, но и не верила, не хотела – после всего происшедшего. После безумного спуска и долгих поисков на Урале. Сергей и тот утихомирился, когда приезжал, говорил, скоро станет преподавать аспирантам, и вообще займется собственными хвостами. Хочет дожать докторскую, давно над ней сидит. Я тогда смотрел на него и не узнавал командира. Будто не он говорит, будто слова в его уста вложены Риммой. Говорили в тот раз недолго, попрощались сухо. Наверное. Еще и это подействовало. Вкупе с небесным омутом.

– Хоть бы он с тобой и разговаривать не стал. Хоть бы его не застал. Хоть бы… только, пожалуйста, вернись. Обещаешь?

– А куда я денусь. После такого…

– Нет, ты мне скажи.

– Обещаю.

Руководитель Центра подготовки тоже встретил неласково. Ему как раз прочистили уши на встрече на высшем уровне, так что и меня он встретил не сразу, и встречу дважды переносил, будто добиваясь того же, чего и супружница. Вот только я оказался настойчивей. Поймал его в холле центрального входа, возле панно. Деваться оказалось некуда, он долго молча слушал. Потом покачал головой.

– Ты хоть понимаешь, чего просишь? Сам подумай, полгода как брякнулся с орбиты, три недели лежмя лежал. В «клуб двадцать» записали, что это не причина для отказа? А теперь опять на программу собрался. Тебя ж медицина еще до конца не исследовала.

– Я летом диспансеризацию прошел.

– У нас тут, сам знаешь, что происходит. Вон на следующем «Союзе» две дюжины неполадок нашли. И это только при первых испытаниях.

– Я привык к неполадкам в каждом полете.

– И потом, Сергей, он ведь нормальный, отказался от всего, пошел преподавать.

– Я не такой.

– Да, это точно. Упертый, хоть ты что. Хочешь, чтоб тебя первая же центрифуга размазала?

– Пока тебя дожидался, Пал Николаич, меня покрутили на пятнадцати «же».

– Тебе пятьдесят четыре.

– Еще только в декабре стукнет.

– И сколько ждать думаешь?

– Сколько потребуется. Некоторые и в шестьдесят пять летали.

Он снова разглядывал. Потом махнул рукой.

– Это ж сопровождающие туристов. Тоже на неделю собрался? – Я покачал головой. – Вот, все вы такие. Хотя… у меня молодежи совсем нет, не идут. Или отваливаются как перепившие клещи. Черт, что за сравнения сегодня лезут. Моложе тридцати всего двое и те девчонки, – понял, что снова не то ляпнул, мотнул головой. Глянул пристально, оценивая, будто на весах взвешивал. – Правда, будешь ждать?

Я снова кивнул. Руководитель Центра подготовки хмыкнул.

– Что ж тебя так тянет туда?

А что мне было ему говорить? – летчику-испытателю, ни разу не видевшему того, чем любовался я, каждый из тех, кто хоть раз, хоть не на неделю даже, а на день побывал за окраиной неба. С головой окунулся в звездный водоем, в самый омут.

– Ну, хорошо, – сдался, – завтра подпишу. И можешь приступать к программе тренировок.

Ссутулился и быстро прошмыгнул мимо вахты на выход. Машина заждалась. А я еще какое-то время смотрел на панно, возле которого мы беседовали. Давнишнее, наивное, первых времен – фигуры человека, силуэты кораблей на фоне бескрайнего звездного простора. Что мне ему было сказать, как объяснить свое постоянное возвращение? Звезды они такие. Увидев хоть раз их обнаженную красоту, невозможно отвести взор. И потом не вернуться снова на прежнее место свидания. И, если получится, четвертый раз – главное, пройти программу подготовки и ждать. Верить. Надеяться.

Команду набирали долго, с придирками. От всех стран – участников проекта. Хотя полет испытательный, всего на неделю, мероприятие афишировалось с колоссальной помпой. Будто провожали за край вселенной. В экипаж должно войти восемь человек, после долгих и нудных переговоров пришлось сократить до шести, хотя троих бы за глаза хватило. Всего работы: эксперименты с двигателями, заход в две точки Лагранжа, проверка систем жизнеобеспечения, ну и привычная ерунда по приборам и ситуациям. Выход в открытый космос и запуск микроспутника, собранного студентами Йеля. Символическая пикалка в память о годовщине запуска первого спутника, странно, что наши не могли сделать того же. Хотя чему я удивляюсь, наша космонавтика, это уже история. Неудивительно, что исторического персонажа и выкопали представителем России: три полета в космос, первый еще при живом СССР, последний… да тоже не вчера. Хотя у нас конфронтация, но участвовали в создании, а уступать место гордость не позволила. Словом, вспомнили обо мне, отправили в Хьюстон, там полгода компоновали будущий экипаж, наконец, утрясли, и отпустили на родину до первых тренировок.