Кирилл Берендеев - Мир внутри

Три американца, два европейца – француз и немец – и я. Шесть лет назад, когда космоплан только переходил от чертежей к прототипам, Россия передала систему аварийного спасения и двигатели для разгонного блока. Все еще королёвских времен. Все еще отлично работающее. Через год наша страна в очередной раз разругалась с союзниками, проект на какое-то время встал, но снова ожил. И вот первый старт символически назначен на четвертое октября. У нас-то хоть будут отмечать?

Состав экипажа обычный: два молодых спеца, это их первый полет, и четверо матерых калачей, у каждого минимум по два пребывания на орбите. Больше всех – восемь – у капитана, американца Росса Палмера. Мой ровесник, все их заработал на «Шаттлах», единственный раз, что я летал на этой махине, как раз под его командованием.

Остальных знаю только по «судебным сборам», как мы прозвали вербовку экипажа. Теперь будет время притереться в рабочих условиях – почти три месяца. Хотя на этот счет мало кто переживал, все же, в космонавты берут коммуникабельных или хотя бы ответственных. Но всякое бывало. Плохие примеры поминать не хочу, а вот хороший с удовольствием. Еще на «Мире» было – нам на три месяца завезли американку. Но старенькая станция решила подшутить: день, когда из строя не выходили гироскопы, вентиляция, туалет, электроника или хоть солнечные батареи, выдавался столь редко, что ЦУПом почитался за выходной. В остальные мы втроем работали, не покладая рук. Я в космос выходил раз десять, не меньше. И главное, из-за постоянных неполадок Земля никак не могла пристыковать «Союз» для возвращения. Конечно, женщина поначалу извелась, то мелкие, то крупные аварии кого хочешь с настроя собьют, случались и истерики и запиралась в модуле от нас, всяко бывало. Но неделя прошла на нервах, другая, потом Шеннон взяла себя в руки, выбралась из кокона, а потом и за стряпню взялась – отлично она пироги с конфитюром готовит. Успокоилась, уже не так реагировала не бесконечные задержки. За время полета стала бабушкой, мы с Юрой по этому поводу банкет устроили. Под конец и вовсе не хотела расставаться. Жаль, когда я ушел из отряда космонавтов, связующая нас ниточка тоже оборвалась. А она еще раза четыре летала, после долго в Хьюстоне работала консультантом по ЧС.

На Канаверал прибыл заполночь. Когда в автобусе проезжал мост, увидел стартовый стол, на котором уже стояла махина – на днях намечался запуск макета. Американцы получили чертежи нашей сверхтяжелой ракеты-носителя «Геркулес», разработанной на базе «Энергии» еще когда, долго доводили до ума, увеличив грузоподъемность до двухсот десяти тонн. Восемь боковых блоков разгонной ступени плюс центральный бак, над ним толстый стержень ступени второй, на которую насажен, как на кол, прототип космоплана «Дедал», того, что мы будем испытывать, гоняя с орбиты на орбиту вокруг Земли.

Я проспал почти до полудня – снились какие-то перегрузки, падения, испытания, все вместе. Будто уже готовился к предполетным экзаменам. После ленча повели знакомиться с экипажем. Общались час, выпили два кофейника, прошлись по террасе с видом на монстра, вроде и далеко тридцать девятая площадка, через Банана ривер, а словно рядом. Росс старался представить мне всех, всем меня, как всегда в центре внимания, острил, рассказывал байки из недавнего прошлого – судя по всему его взяли в команду тоже балластом, но с куда большим авторитетом. Остальные будут работать. Впрочем, капитан не жалел о новом старте, а если и удручался ролью свадебного генерала, то так глубоко в душе, что не докопаешься. Он из тех парней, что покажут себя настоящего только наедине, да и то не наверное.

Затем пришли ассистенты, выдали первую пачку материалов, как и предположил, наша с Россом самая тонкая, хоть Палмер значился спецом по системам жизнеобеспечения, а я по маневровым двигателям. Впрочем, нас дублировали, – его Патрик Дорф, второй ветеран, меня же добрый молодец Рой Финч, здоровяк тридцати семи лет. Он как-то сразу стал ходить за мной, будто приглядывался. Задавал вопросы по делу и просто так, да и после, когда нас начали выпроваживать с террасы, не отставал. Вечером прошла пресс-конференция, на которой солировал капитан, наутро предстояло знакомство с реальным космопланом. Когда остались одни, вдруг задал вопрос в лоб.

– Вы помните Виту Ловчеву? – как удар под дых. Я долго молчал, так долго, что уже этим ответил. Рой долго не сводил с меня испытующих глаз, не дождавшись, продолжил. – Я ее сын.

Снова молчал, совершенно не представляя, что можно сказать на это. Что нужно произнести. Мы с Витой… как же немыслимо давно это было. Мне едва стукнуло двадцать, я заканчивал третий курс, она, старше меня лет на пять. Так странно сошлись, неожиданно нашли общий язык…

– Как она? – хрипло выдавил я. Рой покачал головой.

– Мама умерла год назад. Рак горла.

– Я… мои соболезнования, – и так быстро расстались. Года не протянули. Позже узнал, что Вита нашла лучшую партию, чем будущий инженер, я вроде тоже обзавелся семьей – на следующие три года. Через полгода расставания, уже по переезду в Штаты, у нее родился сын. Рой.

Мы оба не знали, что сказать, как сказать. Вроде все ясно, но слова не шли с языка.

– Что ж ты раньше не сказал? – произнес, еле ворочая языком. Рой отступил на шаг, пожал плечами неловко, ему вдруг коридор кампуса штаб-квартиры ВВС, где нас разместили на время испытаний и старта, показался крохотным. Помолчал и произнес неожиданно:

– Сами посудите. Узнал после смерти мамы, когда нотариус принес желтый конверт, мама перед последней операцией только о нем и говорила. Я думал, бредит. Я и потом думал, бредила, когда писал, с датой ошиблась, даже экспертизу заказывал. Нет все верно, написано за пять лет до смерти, как раз когда узнали, что у мамы рак и первый раз положили на обследование…. Я… – он замолчал надолго, мимо прошел служащий, я думал, нас сейчас разгонит, и тягостный разговор прервется, нет, никто и внимания не обратил. Порядки здесь куда как вольготней, не чета тем, что в Звездном городке. Первый раз был, так вовсе никак понять не мог, будто на экскурсию пригласили, ну да, почти, полет ведь на неделю. Как сейчас….

– Прости, что она?

– Не хотела говорить никому, никогда не говорила, даже отцу, теперь получается, отчиму. Не знаю, как привыкнуть. Я ведь не один, у меня два брата еще, младший в академии учится, средний работает в Силиконовой долине…. У меня две дочери: десять лет Дженни и восемь Пайпер. Джен совсем самостоятельная и так и норовит…. Я правда боялся написать или позвонить, просто найти тебя, отец. После маминой смерти почва из-под ног ушла. А тут еще это. Представить не мог. Но ты, почему ты не стал меня искать?