Кирилл Берендеев - Мир внутри

– Волнуешься? – я только кивнул. – Не надо, все должно пройти как по маслу. У меня предчувствие.

Первый раз он разговаривал со мной вот так, на равных, я взглянул на Главного, тот улыбнулся неловко в ответ, потрепал по плечу. Мы забрались в мотовоз, который отвез нас в монтажно-испытательный комплекс, пустой, только эхо гуляло под сводами, заставляя невольно ежиться с непривычки оглядывая обнажившуюся громаду помещения, где еще совсем недавно лежали, распростанные, ракеты-носители, торопливо собираемые кипучими технарями, точно муравьи, не ведавшими ни сна, ни отдыха. Теперь все замерло, казалось, насовсем, комплекс виделся едва ли не заброшенным.

Примерно такое же чувство я испытал, когда прибыл сюда в начале девяностых. Те же пустые цеха, выключенные лампы, рельсы кое-где поржавели от редкого использования и еще более редкого ухаживания. Казалось, огромный конвейер, прежде запускавший по нескольку ракет в месяц, ныне остановившись, уже не возродится никогда. В той мере, в какой кипела работа в конце восьмидесятых, уже, скорее, никогда. Но сейчас хоть раз в месяц, а вывозят новые ракеты на стартовые столы. Почти так же, как и пятьдесят лет назад. Ведь тогда и второй стол не пустовал, с него производились запуски военных спутников.

За день до старта, когда в ракету уже залили немыслимое количество керосина, заправили баки жидким кислородом, отчего она начала тихонько дымиться, к ней, упакованной плотно в мачты и фермы, прибыла еще одна делегация, из Звездного. Первый и второй «большие космонавты» почтили Зарю, а следом и стартовый стол своим визитом. С ними приехали и несколько человек в штатском, вооруженные съемочной техникой, службисты, коих в городке насчитывалось едва не половина, сразу признали в журналистах своих. Они долго выбирали ракурсы, затем облачили космонавтов в скафандры, кто-то, сообразив на месте, написал на белоснежном шлеме «СССР», после чего спектакль начался. Снимали до полудня, после чего вернулись в Зарю и продолжили работу, фотографируя панорамные обзоры городка, скорее всего, для внутренних целей, допуск у «журналистов» был высшей степени, так что возражений они не встречали, а вот зачем им понадобились свидетельства, до сих пор неясно. Из всех виденных мной кино и фотоматериалов, посвященных первому старту, ни один из сделанных одиннадцатого апреля так никуда и не попал. «Хроника событий», повествующая о полете в космос первого человека, была сделана неделей позже: «большой космонавт» просто повторил все то, что до него сделал я, в точном соответствии с протоколом.

Вечером меня отпустили к ракете, в свете прожекторов она выглядела загадочно, странно, непривычно. Что-то величественное, но в то же время совсем земное, даже мысленно разъяв фермы и разбросав мачты, трудно поверить, что эта махина способна оторваться от земли, а ведь еще как способна, я ведь видел это собственными глазами не далее чем несколько недель назад. А вот сейчас почему-то не верилось. Я побродил недолго возле стола, техники копошились, прозванивая километры кабелей, налаживая аппаратуру, что-то, как всегда, не шибко клеилось; чтобы не трепать себе нервы их тревогами, я поспешил обратно. Теперь мы жили не в общежитии, нас с Васей поместили в то, что впоследствии назовут гостиницей «Космонавт» – уютное строение на краю городка, рядом с электростанцией. Позднее здесь возведут еще две, для любопытствующих туристов из зарубежья и высоких гостей. Но это когда Тюратам станет называться Байконуром, в честь поселка, расположенного в трехстах километрах отсюда, я ни разу не был в нем, говорят – глушь, но секретности ради тыкнули в карту, связав два населенных пункта в один, поди догадайся. В окружении врачей, инженеров, команды психологов, мы пробыли здесь неделю перед стартом, видеться с кем бы то ни было запрещалось, это беспокойство о душевной и телесной гармонии космонавта сохранилось и по сей день. Здесь проживал последние дни перед стартом и Главный, впрочем, вечером одиннадцатого он переехал на КП, видимо, не клеилось серьезно. Впрочем, о том, что происходило, я узнал последним, по истечении нескольких месяцев со времени полета.

А пока мы с Васей беседовали накоротке, нас хорошо накормили, мы попрощались, последний раз перед стартом, ведь завтрак у меня уже будет у одного, он поедет в отдельном автобусе – не то секретность, не то безопасность, и вообще, начиная с этой ночи у нас все станет порознь. Пока я, обследованный, изученный, точно лабораторная мышь, коей по сути и являлся, не вернусь в общий вольер.

Поздним вечером, после расставания с Васей, на меня навалилась хандра. Как по заказу прибыл психолог. Ерофей Иванович побеседовал со мной по душам, вроде немного отлегло, напоследок предложил снотворное, я решительно отказался. Так и заснул, считая про себя «шестьдесят пять, шестьдесят пять». Помогла эта считалочка.

Утром меня даже разбудили, хотя обычно я просыпался за полчаса до срока, ровно внутри срабатывал некий будильник. Нервное напряжение отключило таймер. Очнувшись, я немедля с головой окунулся в предвкушение старта, волнительное, тревожное, счастливое, жуткое и радостное, перекидывавшее из одного состояния в другое, точно стеклышки в калейдоскопе. Главный любил все делать пораньше, впрочем, оно и лучше, будь старт назначен на заполдень, я успел бы известись. Да, полетом управляла автоматика, мне так и кнопки незачем нажимать, разве что для контроля моего состояния – жив, не очень, совсем нет. Но все равно, старт тревожил. Даже не ролью первооткрывателя всего и вся, но неким странным ощущением немыслимости происходящего.

Последние дни перед стартом я находился у врачей буквально на кончике пера, конечно, тревожился, все тревожились. Это первый «большой космонавт» был удивительно спокоен двенадцатого, напротив, успокаивал других, немудрено, ведь он в тот день снимался в Звездном. Там возможны дубли. У нас же весь городок жил и дышал этим стартом, техники, провозившись всю ночь, все еще доделывали что-то в носителе, даже когда машины двинулись в сторону стартового стола. Наверное, от этого, чтобы немного разрядить обстановку, Главный предложил остановиться на полдороги, сходить, как он выразился, «на колесо», ведь сколько мне сидеть в кабине, неизвестно, а другая возможность будет разве что при приземлении. Традиция закрепилась, как, кажется, и все отступления, выдумываемые в тот день или за день до того, Главным. Легкий ужин, просмотр кино, позднее это стал фильм «Белое солнце пустыни», столь же простой завтрак, роспись на двери номера, нет, это кажется я, на всякий случай, хоть что-то после себя оставить. Отправка в разных автобусах космонавта и дублера, вот это «на колесо», отчет перед комиссией. И подъём с техниками в лифте на немыслимую высоту – казахстанская степь от края до края предстала моему трепещущему взору, кажется, в этот момент я утратил самообладание, накачанное целой бригадой специалистов, вжался в поручни и несколько тягостных минут цеплялся за них, боясь, если оторвусь невовремя – все, пропаду. Голос Главного вывел меня из ступора, техники уже заволновались, наверное, звонили Земле, я в тот момент не замечал ничего. Кажется, видел Васю, стоявшего в паре километров от стола, я был уверен, что видел, но сам Вася утверждал, что из автобуса не выбирался. Не знаю, может мне и показалось, как увиделась Света незадолго до отъезда, тревожно караулившая подле гостиницы. Спросить у нее я так и не решился.