Кирилл Берендеев - Мир внутри

– Я думал, ты ушла, – неловко произнес я.

Света обозвала меня больным на голову и поцеловала. Я жадно приник к ней, шепча какие-то благоглупости, она отстранилась, внимательно глядя мне в глаза, когда я отвел их, произнесла:

– Больше не смей так думать. Слышишь, никогда не смей. Я сама… – и замолчала, на полуслове. И мы провалились друг в друга, дабы закончить эту мысль и не родить другую. Ведь к тому времени мы оба были уже бесплодны – в телесном плане. Теперь же добавилась еще и внутренняя пустота, с той поры сопровождавшая нас, мы старались привыкнуть и к ней, но я чувствовал, Света не сможет смириться, пусть я примирился, принял что угодно, лишь бы она оставалась со мной, но она, нет, она из другого теста и не способна жить в пустоте. Пусть и с тем, с кем обещала жить и ждать.

Наконец я вспомнил эту дату – двадцать второе марта шестьдесят первого. День, когда мы впервые поцеловались.

Я вышел из кабинета Главного последним, веря и не веря случившемуся, Вася все уже рассказал нашей группе: я полечу в космос в районе одиннадцатого-семнадцатого апреля, он сам будет моим дублером, готовясь по той же программе, проводит меня в космос. Едва я покинул кабинет, Света вихрем налетела на меня, обняла, впилась в губы, буквально кусая их, я не понял, что это поцелуй, пока не почувствовал ее страсть, ее страх, всю ее, до конца, на своих губах. И лишь затем, минута или больше прошло, мы разъялись. Света продолжала смотреть на меня, я же виновато глянул на Макса, но тот в свою очередь подошел, пожал руку, а затем так же крепко обнял, поздравляя без слов. Кажется, в тот момент не было произнесено ни одной фразы, только бессвязные обрывки, больше теряемые мною, нежели другими. Как и когда Главный объявил нас отправляющимися в космос и устроил новый отбор. Тогда мы истошно веселились, крича и сходя с ума, понимая, что на то сподобится лишь один, сейчас же все радовались так, будто я забирал в полет частицу всех их, и каждого отдельно взял бы с собой в космос, дабы не разрушить выстроенный судьбой – возможно, принявшей образ Главного – тетраэдр.

Уже на следующий день мы с Васей приступили к отдельным тренировкам, Макс и Света остались не у дел, едва не на весь срок до середины апреля, но все равно продолжали ходить в испытательный комплекс, следя за нашими усилиями. Это еще больше сблизило их, всего-то две недели, но хватило за глаза, чтобы оба ходили в комплекс с маслеными глазами, уже непонятно зачем, даже под конец не наблюдая, как проходят наши испытания, а любуясь исключительно друг другом, ибо каждому это давало то, чего он жаждал все время. Свете яркость эмоций, Максу невыразимое спокойствие уже от самой взбалмошной нашей товарки, от мысли, что она здесь, рядом с ним, и никогда не покинет его. Разве что на тот период, когда они ссорились, со Светкиным темпераментом это случалось примерно раз в десять дней – две недели. А на следующий день мы снова видели их, бродившими взявшись за руки по территории комплекса, глядящими только друг другу в глаза и ни на что более.

Макс вспоминал позднее, что не верил, будто Света, вроде как выбравшая меня, останется с ним, да она и прежде говорила о его избрании, но и честно признавалась, что чувствует именно меня, не его, и это добавляло масла в огонь тревог. Нет, о том, что чувствует Света, сама она начала говорить только после роспуска нашего отряда, а тогда – тогда для них обоих наступила первая любовь – как компенсация отверженности от полета. Ведь никто не сомневался, что он будет первым и последним, да, новый корабль готов только в чертежах, и когда он появится, неизвестно, да, наш противник давит на всех фронтах, поджимая сроки, но первостепенное, как говорил Главный, снова поднять наше знамя над головой человечества, а там уж посмотрим.

Я всегда мечтал о подобной компенсации – покуда сам не обрел ее, с превеликим, как мне казалось тогда, запозданием, но в полном объеме. Света была со мной, просыпался ли я утром или садился ужинать, отправлялся гулять в парк или шел в магазин, всякий раз она находилась подле, я закрывал глаза, будто проверяя себя, или ее, даже не знаю, кого больше, и открывая, снова видел. Случай с исчезновением Светы в барокамере немного отрезвил меня, заставив понять, что наш союз не только мыслим, но и явственен, но с другой стороны, выбил весь флер, все ощущение прекрасно-несбыточного, что было в те месяцы в моей душе. Не сказать, что это трагедия, но мир посерел, Света сама почувствовала это, жалела, что вышло так, а может, нет, со свойственной ей практичностью, считала, что наставила меня на путь истинный. А то, что отношения поменялись, это уже вопрос времени, они в любом случае должны были придти к общему знаменателю, к тому пределу, что стремились с самого начала, раньше или позже… досадовать оставалось только мне, она, нет, выпив мою жажду себя до капли, осталась не напоенной ей. Напитать ее мог только один человек, тот что держал за руки, вызывая блажную улыбк, и тихо шептал что-то, глядя мутным взором на ее вечно встрепанные волосы.

Я уже не мог отвлекаться на них, по счастью. В этом смысле полет выглядел столь нужной и важной передышкой, на время которой, – за неделю до старта и еще невесть сколько после него – меня перевели в бокс, где досконально обследовали врачи всех известных специализаций. В соседнем боксе находился и Вася, но через неделю был отпущен к влюбленным, впрочем, ему, не питавшему к Свете подобного моему чувства, было куда как проще ужиться с ними.

За десять дней до старта Главный выбрал предполагаемую дату – двенадцатое; за неделю до времени «Ч» выкатили ракету со «Спутником», теперь именуемым гордо «Восток-1». Я немного потерянно брел следом за платформами, на которых везли ракету, задумчиво глядя на Главного, поднявшегося ни свет ни заря, и направлявшего движение. Путь оказался долгий, ракету перецепляли, заметая следы, этот странный процесс продолжается и до сих пор, тогда опасались врагов и шпионов-саботажников, теперь же, устраивая столь же доскональный осмотр всякого прибывающего на стартовые комплексы, ищут уже другое, но в целом сохраняя принятую пятьдесят лет назад традицию недоверия ко всякому пришлецу. Я шел у головного обтекателя, зачем-то пытаясь в прыжке достать его рукой; не получалось, да и не могло, слишком высоко на платформе располагался металлический кожух цвета хаки. Вот странно, думалось мне, ракету выкрасили в белый, а вот обтекатель оставили защитного цвета. И я снова подпрыгнул, ухватив пальцами воздух, метрах в пяти от заветного металла.

На меня стали оборачиваться техники, я неуютно сжался, Главный, не обращая внимания на то, что происходило позади него, шествовал в одиночестве, изредка поглядывая на мощные сопла пакета первых ступеней, еще закрытых заглушками. Солнце уже поднялось над степью, когда ракета достигла стартового стола. Вроде бы все, пора уходить, но я не спешил. Меня оттеснили от платформ, корабль готовили поднимать на стол, а я, отогнанный к громадному рву, стоял и глядел, как завершается процесс подготовки, как медленно начинает подниматься ракета, становясь в вертикальное положение. Главный подошел ко мне, все это время он и сам оставался у носителя, мягко пригласил меня в обратный путь. Я повиновался, оглянулся еще раз, ракета застыла ненадолго под углом градусов шестьдесят, или мне так показалось, он положил руку на плечо и потянул за собой.