Лиля Хайлис - Катастрофа или гибель Атлантиды

— И нельзя ничего исправить?

— Оглянитесь вокруг, прекрасная дева Касс, — сказал Лон. — Посмотрите, сколько страдания в мире, сколько ненависти, зависти, злобы… Если исправлять, то исправлять надо все, от начала до конца. А разве возможно исправить все? Утопить, да и только. Ты представляешь, превратить все это в сверх…

Знаменитый поэт грязно выругался: — Да я пальцем не пошевелю, чтобы дать дикарям, которые останутся после катастрофы, хоть какие-нибудь, хоть самые зачаточные знания… Самое лучшее — оставить дикарей дикарями. Всем от этого только польза: и миру, и, прежде всего, им самим.

Лон задумался. Думал он, впрочем, недолго. Лицо поэта опять выразило спокойное презрение.

— Но ведь нет же! — Лон саркастически рассмеялся: — Нет, ведь обязательно встрянет великий мыслитель Ноэл. Посмотрит своими серьезными глазами, крякнет и — вперед: поехали повторять эксперимент… Ладно, Ноэл, Ноэл хоть не дурак… — Лон помедлил прежде, чем продолжать: — Но ведь еще непременно сподвигнется… Доброжелатель… — лицо Лона ' потемнело от злобы и он сквозь зубы выплюнул это имя: — По имени Рамтей. Или, как его там назовут.

Поэт вдохнул во всю глубину своих легких, потом долго медленно выдыхал. Вот так он обыкновенно дышал, когда пытался сдержать гнев. Прикрыл ресницы, как бы отгоняя от глаз неприятную картину. Вдохнул и выдохнул еще раз.

— Молчаливый. Внушительный. Добренький, — во взгляде Лона появилась странная, вроде бы несвойственная ему жесткость. — И подарит дикарям огонь. И все, — жестом руки поэт подчеркнул это “все”. — Точка. Конец. А, впрочем, наоборот, опять многоточие: все начинается сначала…

— Ну, а если все же не сначала? Если по-другому?

— Откуда? — горько сказал Лон. — Откуда другое? Если все, что сидит в этих дикарях, — это жадность, жестокость и зависть? Если все, что сидит у человека в душе, в крови, в мозгах, в генетическом наборе — это Зло? Одно большое сплошное и целостное Зло? Вот же ты сама только что видела: откуда там другое?

— Ну, видела, мало ли что я видела, — пробурчала Касс. — Ты же сам только что говорил, абсолюта нет…

— Правильно, я постоянно ищу противовес, — перебил Лон. — Ищу, а его нет. Значит, и для утверждения, что абсолюта нет, есть исключения, то есть, опять-таки нет абсолюта. Значит, эго — прекрасный тому пример. Когда Зло уравновешивается не Добром, а все тем же Злом.

— И вообще, один ты хороший… В одном тебе сплошная гармония… Я только не понимаю тогда, почему ты так обрадовался бессмертию?

— Да, — твердо сказал Лон. — Я не лучше. Во мне хоть жестокости нет. Имею право на свое бессмертие. Пусть молятся мне, пусть выберут меня в качестве Творца, пусть поклоняются. И пусть боятся. Если бояться будут, тогда я, возможно, хоть немного смогу научить их прекрасному.

— То есть, заставишь соблюдать.

— А пусть не гадят, — теперь он говорил запальчиво и громко: — Хотя бы из страха перед наказанием, пусть не гадят. Да, заставлю, но зато…

Он шумно передохнул: — Поставлю перед ними Фадиту для начала…

Лон мечтательно улыбнулся: — Гордую, голую, бессмертную! Пусть смотрят и видят, что такое красота, что такое гармония…

Он опять засмеялся, но уже не саркастически, а легко, примирительно: — Нет, самое большее и лучшее, на что способна цивилизация, — это склеить нечто, подобное Фадите…

— Все ясно, — Касс вздохнула. — Фадита — сверх-человек. Оба засмеялись.

— Погоди, — вспомнила Касс. — Но тогда зачем? Зачем гармонии люди?

— Вот именно, — со значением произнес Лон…

— Мы с тобой?

— Ну, со мной-то все ясно, — заявил поэт: — Я — чтобы сочинять. Музыку, стихи… Песню, гармонию звуков и слов. Для чего другие… — он усмехнулся: — Честное слово, понятия не имею.

— Хорошо. Допустим, скульптура переживет… — Касс усмехнулась, определяя: — Ваше бессмертие. А песня? Искусства записи и воспроизведения звуков от тебя дикари не получат… Или для звукозаписи ты сделаешь исключение?

— Ты когда-нибудь задумывалась, откуда мы берем информацию для своих видений?

— При чем тут…

— А вот при чем. Мир — это не только красота и гармония, это еще и память. Я не знаю, где она хранится, как записывается, знаю только: она существует. Гигантская кладовая памяти Мира. Все, что было, что есть, что будет. Когда видим мы, оракулы, мы удивительным, непонятным мне самому образом, подключаем к памяти Мира память своего личного мозга… Или, если, скажем, собирается Круг, то память коллективную. Я имею в виду, общую память всех участников Круга. На самом деле никто ничего не сочиняет: все давным-давно существует в памяти Мира. Поэты только извлекают оттуда созвучья, музыканты — музыку, философы — идеи, оракулы — видения, и так далее… Через эпохи, меня не будет, но другой, сейчас еще не родившийся, не задуманный еще сегодня природой поэт подключится к хранилищу памяти, настроится на мою волну. Услышит мою песню о юности, почувствует себя гением, обрадуется, что сочинил шедевр. И выдаст ее…

Не шла Лону мечтательная улыбка. Или просто не была такой же привычной, как саркастическая, например. Он, тем не менее, мечтательно улыбнулся и протянул: — Мою гармонию…

— А я? — Касс развела руки. — А мне тогда что? Я — зачем?

— Вдохновлять меня.

— А если я не согласна?

— А тебя никто не спрашивает…

Касс немного подумала и повторила: — Но я не согласна.

— И этим еще больше вдохновляешь, — ухмыльнулся Лон. Касс пристально взглянула на него. Где-то глубоко-глубоко, на дне его внешне спокойных, на самом дне его круглых карих глаз гнездилась неуверенность. Может, это был самый обыкновенный человеческий страх…

— Я говорю серьезно, — упрямо сказал она. — Я не согласна, и я ухожу…

— Пожалуйста, я тебя не держу… — Лон отвернулся. Голос поэта звучал теперь глуше: — Только что ты без меня? Это со мной — приемы, концерты, виз. Прекрасная Дева Касс, подруга поэта. А без меня? — Лон опять взглянул на Касс и снова отвернулся, буркнув в заключение: — Малышка Касс? Палашкины монеты? К тому же имей в виду, жарко сегодня до невозможности. Почти, как там… В видении твоем…

Он опять стал играть с переключателем.

С экрана донеслись обрывки фраз: — Дурные примеры заразительны… Машина по имени Рахел бесследно исчезла… Отличительные признаки… Тот, кто увидит машину Рахел, обязан сообщить… Звоните прямо в студию немедленно…

Очередной щелчок переключателя — крупным планом с экрана смотрело жутковатое лицо женщины-паучихи. Личной собственности синеглазой красавицы Фины.

— Вот это да… — Лон даже присвистнул. — Вот это новости: машина сбежала.

— Прекрати называть их машинами! — заорала Касс.

— Да без разницы, называть их машинами, шаминами или еще по-другому…