Джек Вэнс - Парусник № 25 и другие рассказы

«Каких именно?»

«Мы считаем, что птицы, в общем и в целом, чувствительнее людей к телепатическим воздействиям. Возможно, вам привелось наблюдать за стаей дроздов, например – за тем, как они летят и вдруг все одновременно поворачивают в одну и ту же сторону, как по команде».

Золтан Веч кивнул: «Я родился на ферме в долине Керхаза».

«Мы пытались определить, на какой частоте становится возможной телепатическая связь – фигурально выражаясь, разумеется, потому что нам все еще неизвестна фундаментальная природа телепатии. Но представьте себе телепатию как высокочастотное излучение. Представьте себе человеческий мозг как приемопередатчик, работающий лишь в полосе низких частот – при том, что птичий мозг способен передавать и принимать сигналы в надлежащей телепатической полосе частот. Соединяя птичий мозг с человеческим, мы используем птичий мозг как усилитель телепатического сигнала».

Директор Шмидт прокашлялся: «Дело идет к вечеру, генерал. Возможно, вы хотели бы посетить нашу обсерваторию?»

Золтан Веч бесцеремонно отмахнулся, даже не обернувшись: «Что, если вы сможете соединить мозги двух человек при посредстве птичьего мозга? Что тогда?»

Абель Руан усмехнулся: «Мы провели такой эксперимент. Результаты ограничиваются только возможностями птиц. Сигналы голода, страха, любопытства, восприятия цветов и счета от одного до пяти – все это можно передавать птице и, через нее, другому человеку. Более сложные идеи не поддаются телепатической коммуникации».

«Можно ли размещать птичьи мозги в переносных контейнерах? – продолжал интересоваться Золтан Веч. – И необходимо ли приводить в беспомощное состояние людей, участвующих в сеансе связи?»

Абеля Руана мало интересовали практические приложения: «Требуется вживление тонкого нервного волокна, ведущего от птичьего мозга к своего рода штепсельному разъему на шее человека. После этого переносной контейнер, содержащий птичий мозг, можно подсоединять и отсоединять по мере необходимости… Тем не менее, генерал, – прибавил Руан, сардонически поблескивая очками, – радиосвязь, конечно же, гораздо эффективнее любой другой, когда речь идет об армии и боевых действиях».

Золтан Веч поднялся на ноги. «Методы ведения войны, – сухо заметил он, – меняются так же, как передовые рубежи науки. Любая будущая победа будет одержана в первый час войны той стороной, которая сможет сосредоточить достаточный разрушительный потенциал над территорией противника. Если одна из сторон сможет беспрепятственно опустошать территорию другой, в то же время обеспечивая неприкосновенность своих собственных границ, другая сторона будет вынуждена незамедлительно капитулировать».

«Кошелек или жизнь!» – прокомментировал Абель Руан.

Золтан Веч расхаживал взад и вперед, не обратив внимания на насмешку: «Все наши планы направлены на быструю победу в неизбежной войне. Такая победа позволит нам перестроить мир по образу и подобию Молтроя, навести порядок, поддерживать дисциплину, придать жизни всех людей назначение, заменяющее бесцельное существование… – с этими словами генерал сделал широкий жест, явно подразумевая территорию Института. – Мы искореним дилетантизм и безответственность!»

Шмидт обмяк и попытался робко возразить: «Зачем война? Почему она необходима? На Гренадской конференции Молтрой и Всемирная Федерация заключили соглашение…» Директор боязливо замолчал.

Веч бросил на него пронзительный взгляд, но тут же сосредоточился на какой-то точке далеко за спиной и над головой директора. Абель Руан обнажил зубы в ухмылке, которая, казалось, была скорее своего рода нервным тиком, а не выражением внутреннего удовлетворения, и делала его похожим на дантиста или бухгалтера, стремящегося снискать расположение клиента.

Директор Шмидт тоже созерцал далекую пустоту: «Тем не менее, – пробормотал он, – Суаре, несомненно, сохранит нейтралитет. Такова традиция». Эта мысль, по-видимому, успокоила директора, теперь его голос звучал увереннее: «Суаре не будет участвовать в боевых действиях, каков бы ни был их исход».

Золтан Веч внес в записную книжку последнюю заметку. «Продолжайте работать, – сказал он Абелю Руану. – Вполне возможно, что вас щедро вознаградят». Генерал повернулся к директору Шмидту: «Пойдемте, осмотр еще не закончен».

Эдвард Шмидт брел, поникнув головой, по гравийной дороге из своего маленького коттеджа у подножия горы Хелленбраун к воротам Института.

Охранник отдал ему честь.

«Доброе утро, Леон», – автоматически, без всякого выражения отозвался Шмидт.

«Доброе утро, директор! – Леон протянул ему газету. – Вы видели новости? Лесмонд и Кауч сбежали в Варли. Власть получила партия „Народное право“, они уже посадили Реннера в тюрьму».

Шмидт уныло кивнул: «Я только что слушал радио… Это просто ужасно, Леон. Не знаю… Надеюсь, все это не повлияет на Институт».

Леон указал на небо – приближались несколько самолетов: «Смотрите-ка! Они не теряют времени! Наглецы, мерзавцы! Ведь это „Блатчаты“ – молтройские истребители!»

Шмидт отвернулся: «Надо полагать, теперь нам часто придется их видеть. Это новый способ вторжения, Леон. Армии больше не штурмуют границы, но коварные подлецы размножаются в организме государства, как раковая опухоль».

В будке охранника зазвонил телефон. Леон снял трубку: «Алло!» Он повернулся к Шмидту: «Вас вызывают, директор».

Шмидт зашел в будку и взял трубку: «Алло? Да… Как вы сказали? Вступает в силу безотлагательно? Понятно…»

Директор Института вышел под открытое небо: «Приказ нового министра внутренних дел. Никому, ни в каких обстоятельствах, не позволяется покидать территорию Института до прибытия нового директора».

«Нового директора? – переспросил Леон. – Но…»

Шмидт развел руками: «Вот такие дела. Ты получил приказ: никого не выпускай».

Бэйз Розó, новый директор, оказался низеньким толстяком с дребезжащим тонким голосом и маленькими, широко расставленными глазами, которые постоянно убегали куда-то в сторону. По прибытии он немедленно созвал персонал Института на совещание и, без предварительных церемоний, выступил с речью. При этом он сразу перешел к делу и выражался без обиняков.

«Друзья мои! Как вам известно, отныне Суаре находится под контролем прогрессивной партии, и наше общество становится новым, динамичным социальным образованием. Отныне мы обязаны оседлать волну грядущего, повернуться лицом к свету, выступить в поход против сил реакции и угнетения. С этой целью центральный комитет партии „Народное право“ сформулировал новую программу работы Института, способствующую успеху общего дела. Уверен, что все вы ощущали неудовлетворенность бесцельной, нерешительной политикой прежнего руководства – теперь все будет по-другому. Теперь перед каждым из нас поставлена цель: мы будем трудиться все, как один, работать с энтузиазмом, движимые преданностью идеалам новой жизни. Я предусмотрел ряд изменений, подлежащих немедленному внедрению; позволю себе во всеуслышание провозгласить перечень этих изменений. Такова новая политика Института, у нас больше не будет коварной межведомственной конкуренции и закулисных интриг. Все мы будем работать над достижением общей цели – и, если среди нас найдутся любители отлынивать или выражать недовольство, я буду рад узнать их имена… Итак: в чем заключается новая программа?»