Джек Вэнс - Парусник № 25 и другие рассказы

Экипаж катился по узкому бульвару, заставляя расступаться толпу пешеходов, как лодка, рассекающая носом морскую пену. Местные жители мужского пола носили белые шаровары и короткие открытые жилеты; на женщинах не было ничего, кроме шаровар.

«Красивый народ!» – заметил Мерфи.

Али-Томáс снова удовлетворенно улыбнулся: «Не сомневаюсь, что Сингалют позволит вам заснять прекрасную, вдохновляющую программу».

Мерфи вспомнил наставления Ховарда Фрэйберга: «Волнующие трагедии! Секс! Тайны!» Фрэйберга мало интересовали красота и вдохновение. «Надо полагать, – как бы между прочим заметил Мерфи, – у вас устраивают немало любопытных фестивалей? Позволяющих любоваться колоритными танцами? Уникальными обычаями?»

Али-Томáс покачал головой: «Напротив! Мы оставили суеверия и поклонение предкам на Земле. Местные жители – мирные мусульмане, редко предающиеся праздничному веселью. Может быть, именно этим объясняются нередкие случаи приступов амока – и сджамбаки».

«Сджамбаки?»

«Мы ими не гордимся. Вам в любом случае придется услышать коварные сплетни, так что лучше уж я первый скажу вам правду».

«Кто такие сджамбаки?»

«Бандиты, презирающие власть. Я скоро покажу вам одного».

«Мне рассказывали, – сказал Мерфи, – о всаднике, встречающем звездолеты в космосе. Чем могли бы объясняться подобные слухи?»

«Не могу сказать, – пожал плечами принц Али-Томáс. – На Циргамесче и лошадей-то нет. Вообще никаких».

«Но…»

«Праздная болтовня, поверьте мне. Такая чепуха никак не сможет заинтересовать вдумчивых участников вашей программы».

Экипаж выкатился на квадратную площадь стометровой ширины, окаймленную роскошными банановыми пальмами. Напротив возвышался грандиозный павильон из фиолетового с золотом шелка, с дюжиной остроконечных коньков, отбрасывавших тени переливчатых оттенков. В центре площади на шестиметровом столбе висела клетка полметра в ширину, метр в длину и чуть больше метра в высоту.

В клетке скорчился обнаженный узник.

Экипаж проезжал мимо. Принц Али-Томáс беззаботно махнул рукой. Человек в клетке уставился на него сверху налитыми кровью глазами. «Это и есть сджамбак, – пояснил Али-Томáс. – Как видите, – слегка извиняющимся тоном прибавил он, – мы не поощряем их поведение».

«У него на груди какой-то металлический предмет. Что это?»

«Символ его касты. Увидев этот знак, каждый распознаёт сджамбака. В нынешние беспокойные времена только нам, представителям правящего рода, дозволяется прикрывать грудь – все остальные обязаны обнажать ее, демонстрируя принадлежность к числу добропорядочных сингалютов».

«Мне нужно будет сюда вернуться и заснять эту клетку», – осторожно заметил Мерфи.

Али-Томáс с улыбкой покачал головой: «Я покажу вам наши фермы, виноградники и фруктовые сады. Участникам вашей передачи они понравятся. Кому интересно отчаяние презренного сджамбака?»

«Как вам сказать… – отозвался Мерфи. – Цель нашей программы – создать всестороннее, целостное впечатление. Мы хотели бы показать не только крестьян за работой и представителей семьи султана, осуществляющих свои полномочия, но и преступников, несущих заслуженное наказание».

«Разумеется. На каждого сджамбака, однако, приходятся десять тысяч трудолюбивых сингалютов. Следовательно, позорному меньшинству должна быть посвящена лишь одна десятитысячная доля вашего фильма».

«То есть примерно три десятых секунды?»

«Большего они не заслуживают».

«Вы не знаете нашего режиссера-постановщика. Его зовут Ховард Фрэйберг, и он…»

Ховард Фрэйберг погрузился в обсуждение своей профессии с Сэмом Кэтлиным, будучи в настроении, которое Кэтлин называл у него за спиной «философским зудом». Именно этого настроения Кэтлин опасался больше всего.

«Сэм! – говорил Фрэйберг. – Знаешь, в чем заключается основная опасность нашей работы?»

«Она способствует развитию язвы желудка», – не задумываясь, ответил Кэтлин.

Фрэйберг покачал головой: «Мы обязаны бороться с профессиональным заболеванием – с прогрессирующей умственной близорукостью».

«Говорите за себя», – отозвался Кэтлин.

«Подумайте. Мы сидим здесь, у меня в кабинете. Нам кажется, что мы понимаем, какого рода шоу мы хотим сделать. Мы посылаем репортеров снимать передачи. Подписываем чеки, и нам приносят то, чего мы хотели. Просматриваем записи, слушаем их, нюхаем их – и скоро начинаем действительно верить в нашу версию Вселенной, созревшую у нас в головах и вылупившуюся подобно Минерве из головы Зевса. Вы понимаете, о чем я говорю?»

«Понимаю то, что вы говорите – но не то, о чем вы говорите».

«У нас сложилось собственное представление о происходящем. Мы получаем то, чего требуем. Все это складывается и наращивается – в результате мы застреваем в западне своих собственных идей. Мы – каннибалы, поедающие собственные мозги!»

«Никто никогда не обвинит вас в скупости метафор».

«Сэм, скажи мне правду. Сколько раз ты покидал Землю?»

«Однажды я побывал на Марсе. И провел пару недель в лунном санатории, в кратере Аристилл».

Фрэйберг отшатнулся в притворном испуге: «И при этом нас считают грамотными планетологами!»

Кэтлин ворчливо прокашлялся: «Да, я не изучал каждую из населенных планет. Что с того? Недавно вы чихнули, а я сказал вам „Будьте здоровы!“. Это не значит, что мне выдали диплом доктора медицинских наук».

«В жизни каждого человека наступает момент, – настаивал Фрэйберг, – когда он хочет подвести итоги и увидеть новые перспективы».

«Спокойнее, Ховард, спокойнее».

«В нашем случае это означает, что мы обязаны пересмотреть предвзятые представления и подвергнуть их критическому анализу, сравнивая иллюзии с действительностью».

«Вы не шутите?»

«И еще одно, – продолжал Фрэйберг. – Я хотел бы еще кое-что проверить. Шифкин говорит, что расходные счета внушают ужас. Но бороться с этим невозможно. Если Килер заявляет, что буханка хлеба обошлась ему на Неккаре IV в десять валюнтов, кто может подвергнуть сомнению его слова?»

«Черт с ним, пусть сожрет всю буханку! Это дешевле, чем устраивать сафари по планетам скопления, проверяя цены в местных магазинах».

Фрэйберг не обращал внимания на замечания редактора. Он нажал на кнопку – в воздухе появилась сфера метрового диаметра, полная блестящих искр. Земля была в центре, а от нее во все стороны расходились тонкие красные линии: регулярные маршруты звездолетов.

«Посмотрим, какое сафари мы могли бы устроить, – сказал Фрэйберг. – Гоуэр здесь, на Канопусе. Килер – здесь, на Голубой Луне, Вилбур Мерфи – на Сиргамеске…»

«Не забывайте, – пробормотал Кэтлин, – что нам еще нужно готовить телепередачи».