Юрий Леляков - Смерть на орбите [СИ]

А если попробовать вспомнить? Ведь ему приходилось убирать в комнате наверху, собирая теши, разбросанные вошедшими в полубезумие, а то и в полное безумие местными жителями. Что же он собирал? Обломки, осколки, обрывки не в счёт, нужны только целые предметы. Ключи? Да, он своими руками вешал их на гвоздь, но какие… от чего? Одежду он тоже собирал и укладывал в шкаф, но никогда не видел своей…» (Как это? Ещё не надевал?) «…Правда, в одном шкафу есть два нижних ящика, которые при нём ни разу не открывали. Атлас дорог — в нижнем шкафу, это точно, но где деньги и документы?

Наверху скрипнула открывшаяся дверь. Кременецкий вздрогнул и, напряжённо застыв, прислушался.

— Не надо… Прошу вас, не надо, меня же заберут… — раздался снизу хриплый голос той, что назвала его своим сыном…

— То есть как? — ответил другой, замедленный и заплетающийся от дурмана голос. — Он проиграл? Проиграл. Значит, как договорились, пойдёт…»

(Ах… Уголовник, проиграв в карты — должен сделать что-то ужасное!)

«…— Да он в одежде спит! Чтобы не просыпался ночью от холода, когда не надо, понял?

Руки Кременецкого автоматически, без участия его воли, пронеслись вдоль всего туловища сверху вниз, ощупывая одежду — ту самую, неполагающуюся, оставляющую открытой ноги ниже верхней трети бёдер и руки ниже середины плеч (или плечевых костей — как будет правильно на местном языке?), которую он собирался искать в шкафу! Потрясённый Кременецкий так и застыл с поднятыми к воротнику руками. Неужели он в самом деле сошёл с ума?…

— А кто сказал, что я собираюсь… — вслед за этим прозвучало запретное слово, смысла которого Кременецкий за всё время так и не узнал. — Он так легко не отделается.

— Стойте! — раздался резкий испуганный крик. — Вы что хотите делать?

— А ты не кричи, забыла, с кем говоришь? — лениво-угрожающе пpoизнёc ещё один голос. — Сама убедишься, что ничего он не подожжёт. Иди за ним, будешь зажимать рот своему… — прозвучало ещё одно запретное слово. — Потом приду, проверю…

— Не надо, — задрожал от всхлипываний голос той, что назвала его своим сыном. — Завтра же все увидит. Вы уйдёте, а мне отвечать… Может, грудь или спину?

— Не увидят! — рявкнул тот же голос. — Не пойдёт он никуда! Или забинтуешь и так пойдёт, или скажешь, что это он сам себе… чтобы долго туда не ходить! А что до того, уйдём ли мы, так мы и прийти опять можем…»

(Точно: притон садистов! И к таким попал — инопланетянин?)

«…— Кто ж сам себе такое сделает… Вы же ему кость прожжёте, крик будет на всю деревню… А бинтовать — так на бинты надеть нечего. Забирайте тогда его совсем, другого возьму… Постой… Оставь… Давай что-то другое…

Раздались приближающиеся шаги. Несколько мгновении Кременецкий отчаянно пытался выломать сковывающие ноги приспособления…» (там — и те колодки?!) «…одновременно с этим лихорадочно соображая, чем обороняться — а были в комнате только кровать, странная опора для сидения без спинки у окна…» (табуретка?) «…и на подоконнике — тетради, чертёжные принадлежности, поразительно тупые пособия для лжеучебных ритуалов и две половины развалившегося футляра для них…»

(Портфель? Вот точно!)

«…и тут же распахнулась дверь и в комнате вспыхнул свет, сразу ослепивший Кременецкого…

…Трах! Раздался оглушительный треск, кто-то ещё успел произнести запретное слово — и тут же чтo-тo неимоверно тяжёлое вмялось в тела вошедших, хрустнувшие костями. Исступлённый утробный стон наполнил комнату. В ужасе Кременецкий отпрянул назад и оказался у стены. А кровать? Кровать — с вырванным полом, к которому она была прибита — лежала, переломленная пополам, поверх бьющихся в конвульсиях, стонущих тел? Верхняя створка сковывающего устройства отлетела далеко в угол, И… это сделал он, Кременецкий? Ведь больше не то что в комнате — во всём доме сделать это было некому…

— Перестарались, — хохотнул кто-то сверху. — Кровать сломал, а ещё бьётся. Ладно, кончайте там, а то весь сгорит!..»

(Сверху? Там — второй этаж?)

«…Итак, скрытые резервы организма, которые не уберегла его от тяжёлой травмы на орбите у родной планеты и всего, что затем было — здесь наконец-то помогли ему, но он убил двоих «высших». А кто знает, сколько их ещё там? Скорее бежать, другого выхода нет!

Кременецкий сорвал с руки одного из «уже почти трупов» часы, сунул себе в карман, встал, выключил свет, снова присел, попытался добраться до брючного кармана того же убитого, но не успел. Яркая вспышка сзади заставила его обернуться. Оказывается, раскалённый прут при падении приколол к полу край тряпки, заменявшей Кременецкому простыню, и теперь пламя лизало и край кровати, и брюки отчаянно молотящего обожжённой ногой по полу в предсмертных судорогах местного жителя высшего разряда. Что ж, уготованное им Кременецкому он получил сам…»

(И где-то — такими будут знать землян? Или… знали бы?)

«…К счастью, щипцы, которыми тот держал прут, валялись здесь же. Подхватив ими прут, Кременецкий выскочил в коридор, захлопнув за собой дверь. Здесь видимый спектр был короче, чем на его родной планете, и нынешними своими глазами в такой темноте он ничего не мог видеть, кроме уже остывающего багрового прута, но сверху уже спускался ещё один «высший», которого он должен был увидеть в отсвете пламени, когда тот откроет дверь.

Но получилось не так, как рассчитывал Кременецкий. Шаги вдруг прервались, и спускавшийся, тяжело соскользнув по жалобно скрипнувшим перилам, покатился вниз по лестнице.

— Ты что, сволочь? — раздался наверху чей-то крик.

— Не дури, убери стул… Типун… приказал, — тихо послышался Кременецкому ответ. Или «убери звук»? Во всяком случае, слова «звул» и «тибон» в языке местных жителей Кременецкому до сих пор не встречались, вот подсознание и подстроило этот странный сдавленный голос под знакомые слова…»

(Или и есть — такая кличка?

И…что ради такой озверелой деревни были готовы перетряхнуть мир — «там» тоже знают?)

«…Тем временем упавший сполз до самого низа и ударился головой в дверь. От удара она приоткрылась, и Кременецкий увидел торчащий из его спины нож, на изборождённом множеством царапин лезвии которого играли отблески подобравшегося уже к самой двери пламени.

— Всё слышал? — спросил кто-то сверху совсем близко. — Вложи ему в руку эту дрянь — и ходу отсюда!

— А это чьи ноги? — заорал другой… — Кого там придавило? Тут чужие! Сейчас убью эту… — дальше последовало ещё одно запретное слово.

— Горит! Смотрите, пожар! Быстро уходим!

Поняв, что «высшие» его увидели и на какое-то мгновение приняли за своего (хотя это прозвучало как: «Тут чужие»?), Кременецкий отскочил во тьму. Тут же совсем рядом над ухом просвистела пуля… Выстрела он не слышал — очевидно, пистолет был с глушителем. Издав резкий вздох, он упал на пол, широко раскинув руки… Правая рука оказалась у самого кармана убитого, но вместе с тем она была отлично видна стрелявшему сверху… У Кременецкого замерло сердце, когда он подумал, что по его pyке могут на всякий случай лишний раз выстрелить, но менять положение было поздно…