Юрий Леляков - Смерть на орбите [СИ]

(Или… лишь он так понял? Попробуй пойми капризы взрослых!

А в чём он? Нет обуви, но есть карманы…)

«…Тропинка появилась неожиданно. Уже почти нечувствительными от холода ногами он ощутил под собой ровную поверхность. Теперь он смог идти быстрее, но ненамного — почва и здесь была скользкой от влаги. А ведь это время года называлось в этой части планеты началом тёплого сезона…» (весна?) «…и на этом основании…»

(Вагон — запнулся на миг?)

«…Кременецкому спустя несколько часов пришлось бы преодолеть бегом расстояние, едва ли четверть которого он прошёл сейчас; а в недалёком будущем, когда в покинутой им деревне был бы достроен дом церемонии запоминания-забывания — и в холодный сезон ему приходилось бы бежать вдоль окраины деревни примерно столько же, сколько он прошёл сейчас. Уж не потому ли его отправили второй раз в сумасшедший дом, что его тело на такое не рассчитано? Но почему те, кто назвали его своим сыном, не разрешили ему носить другую одежду?…» (Ах, вот что!) «…Пусть им нужно было, чтобы у него нестерпимо болели ноги, а в следующие дни с них стала сходить кожа — таковы уж моральные нормы жителей этой планеты — но это же после одного раза, а если бы ежедневно? Не отсюда ли столько безногих и безруких местных жителей?…»

(Так… просто — после войны же! Второй мировой?

А он и это так понял — попав к таким землянам?)

«…Как можно было подумать, что он выдержит такой холод? И согреться нечем — разве что теплом двигателя, приближая к нему то одну, то другую часть тела; но его можно будет включить, только когда тропинка перевалит через холм, и фар мопеда не будет видно из деревни. Верное отморожение первой степени — но теперь это не так важно: добраться бы до своих, а там у него будет другое тело, родное и привычное, пусть и зияющее пока нерегенерированными ранами…»

(Но… нет же такой ветви! Не знали!)

«…Перевалив наконец через холм, Кременецкий рукой поставил ногу на педаль, ничего не ощутив ею при этом, сел на мопед, запустил двигатель и поехал. Дрожь била его, едва не вырывая руль из рук, холод жёг ступни — но сильнее всего жгла обида за то, что так бессмысленно закончилась его миссия здесь. Вот он, контакт… Сколько тысячелетий многие поколения его сородичей мечтали о нём, но никто не мог представить, что всё кончится, не начавшись. Но не только обида — ещё и чувство вины. Пусть они здесь запросто укорачивают один другому жизнь, уродуют тела, причиняют физические и психические страдания — но у них в этом есть какая-то своя логика, а прав ли по этой логике он, убивший стольких «высших»? Пусть и поставленный в такие условия «высшими» же, что иначе он не смог бы даже просто покинуть планету? Неужели нельзя было бежать, некого не убив? Бежать хотя бы через окно, сорвав, правда, теплоизоляцию?

…Но так ли уж велика его вина? Разве у них во все времена их истории «низшие» не свергали «высших», занимая ил место? Разве они не насмехаются над нормами нравственности, которые сами же придумали? Разве не для того существуют у них эти нормы, чтобы их нарушать? Разве кара за грехи не делает их святыми мученикам? Так в чём же виноват он, Кременецкий? Что не явился к ним сюда восьмищупальцевым чудовищем из их сказок космического цикла? Пусть жители двух планет оказались на удивление похожи, но почему разумный не может понять разумного? Из тех же сказок следует, что и они так горячо жаждали контакта! Почему же всё так обернулось?…»

(А… похожи строением тела — значит, не та Иорара! Откуда же он?)

«…Да потому, что эти существа внутренне противоречивы! У них зaпрoстo меняются местами подвиг и злодеяние, истина и ложь; они скорбят о сломанных судьбах тех, кому сами же их сломали; они разделены на множество подцивилизаций, каждая с особым речевым кодом, и принадлежность к другой подцивилизации может быть моральной основой убийства; они заключают знание в рамки бредовых выдумок; у них никто не знает, чего хотят все, мнение одного становится догмой для миллионов; сложившая внутренняя структура их жизнеустройства всё время пытается взорваться изнутри, унося тысячи жизней, куда менее ценных в их понимании, чем определённый с рождения долг вредить другой подцивилизации во имя мнимого блага своей…И откуда только у таких существ взялась техника? Слаба телепатия; потребность познания — затыкают, как какую-то досадную дыру, придуманными с ходу выдумками, ничего общего не имеющими с peaльностью; прогнозировать результаты своих действий они не умеют; личность — ничто, долг страданий и смерти — всё; так откуда у них вообще какая-то культура? Не убеждением — физической силой, болью решается любой спор; не думать, не сомневаться — верить надо крепче, если понял, что ошибся; не добро — зло надо причинять ближнему, чтобы сделать из него героя-страдальца… Но как же у них вообще развился разум?…»

(Да, «лестная» характеристика землян! Но — какой эпохи, ветви?)

«…Развился — и заглох, удушив сам себя пустой игрой понятий; обязанностью верить, не проверяя; соблюдением раздражающего всех, но всеми же и отстаиваемого ценой жизни, сложного жизнеустройства. Нечего перенять у них, нечему у них научиться! Их заявления о готовности к контакту — самообман, как и всё прочее! Они даже не дают себе труда понять, что контакт уже почти есть — и вот его снова нет, и не будет! Пусть страдают, пусть прощают убийц, если у них смелость означает — жить рядом с убийцами в вечном напряжении!..» (Что? Это — дословно, тут!) «…Пусть получают ожоги, отморожения, пусть им втыкают в тело всё, что можно, пусть они ходят на свои церемонии отбитыми ногами и листает свои учебники-молитвенники отбитыми руками, если сами же хотят этого, и в этом видят справедливость! Пусть висит над ними с рождения долг неволи, ненависти, готовности рушить и убивать, если это для них священно! Нет единой цивилизации — есть биологический вид, образовавший много подцивилизаций числом от сотен… до сотен миллионов, которые никогда не станут единым целым! Либо — брак природы, либо — неудача ещё каких-то инопланетян по выведению разумного вида, гибрид биокомпьютера с бывшим хищником, если даже не паразитом! Ну, и пусть будет каждый из них без вины виноватым! Пусть никто не знает покоя в этой борьбе, пусть это закаляет их и делает твёрже в процессе… отупения, возврата в животное состояние!

«Понял!»— захотелось воскликнуть Кременецкому. Он едва сдержал себя. Вот она, разгадка! Свора дичающих стад! Цивилизация на пути к гибели! Разум не мог долго удержаться у хищников! А теперь, с этим выводом — скорее домой!

…Руль едва не выскользнул из окоченевших рук. Толчок вернул Кременецкого к реальности. Оказывается, почти нечувствительны от холода стали не только ноги, но и руки. Это было уже опасно. Кременецкий остановился, поставив мопед на откидную стойку, и, нагнувшись, приблизил руки к горячему двигателю. Деревню с домом церемоний запоминания-забывания он уже проехал…»