Алистер Лоуренс - Соната лунной принцессы [СИ]

— Кошмар… Что стало с предателем? Он правит в башне? — Вырвалось из уст с неким гневом и разочарованием. — Его приняли в кардиналы?

— Нет, что ты. Его застрелили там же. Мардук не доверяет предателям. Они использовали его и уничтожили, когда все было кончено.

— И поделом ему!

В чем-то девушка права — справедливое наказание, однако же, погибшим от этого, наверняка, не легче.

Предателя наказали. Ему не было прощения даже после смерти. Его не приняли жители подземелья, ведь по его вине Мардук смогли незаметно проникнуть внутрь, истребив всех, разрушив все надежды, ожидания и судьбы. Предатель оказался обречен на одиночество, что хуже всякой смерти. Пока в мертвом городе кипит своя, посмертная жизнь, он, чье имя предано забвению, томится в необитаемом, самом мрачном уголке, в бывшей тюрьме и не может покинуть ее пределы. Для него время остановилось навсегда. Заточение вполне может оказаться вечным.

А наши часы тикали неумолимо. Восьмой день, девятый, десятый. Выбиваясь из сил, мы шли вперед, делая отдых только на пять минут, ни секундой дольше, каждые три километра, не раньше. А цифры все продолжали меняться и чем меньше становились они — тем тяжелее становилось нам. Осталось преодолеть около сотни километров и готово — тоннель повержен. Мы почти прошли его.

— Я больше не могу. — В какой-то момент Элизабет внезапно пошатнулась и тяжело опустилась на колени, тяжело дыша. — Устала…

— Крепись, Лиз. Надо идти. — Я опустился рядом и стараясь действовать как можно нежнее и аккуратнее, несколько раз провел рукой по ее голове.

— Не могу. Прости. — Лиз сделала тщетную попытку встать.

— Ты голодна? — Обнял ее так же нежно и помог снять изрядно похудевший рюкзак с плеч. — Сделаем привал.

— Да… Голодна… — Голос Лиз дрожал, словно слезы вот-вот готовы были градом излиться из уставших глаз.

— Хорошо. Мы можем позволить себе приговорить баночку консервов. — Остались только они. — Выбирай — говяжью тушенку или куриное филе, что больше нравится? Осталось и то, и другое. — Полез в рюкзак. — Только икру оставим — это на потом, съедим ее под звездным небом. Договорились?

— Без разницы… Просто поесть… — Еле слышный шепот вырвался из груди.

Переход давался Лиз нелегко, она опускала руки… Безразличием это не назовешь. Скорее, апатия или фрустрация.

— Хорошо… Будет… Эники-беники, ели вареники. Говядина. — На самом деле, она оказалась ближе всех и попалась случайно. — Вот. — Подал девушке открытую банку и грязную вилку, ранее завернутую в ткань, поскольку мыть посуду было нечем.

Лиз с жадностью набросилась на еду, и я понимал ее. Голод — штука сильная… Доев до половины, девушка остановилась, будто обожглась, и, обтерев губы, подала банку мне.

— Ты тоже поешь…

— Я не хочу. Кушай все. — Соврал я, чувствуя тяжесть под ложечкой и истекая слюной, подобно голодному псу.

— Нет… И ты тоже… Я… Я… — Ее губы задрожали и видел, что если бы не обезвоживание, то по ее лицу бы градом текли слезы. Лиз заплакала. — Прости, из-за меня мы лишились запаса еды на целый день. Я бесхарактерная и эгоистичная дура!..

«Ну вот опять началось. Что же мне делать, рева ты моя. Твои страдания — тяжелее жажды и голода, усталости и подступающего сна, сырости и холода». — Согласитесь, нелегко смотреть, когда родной человек плачет.

— Ты молодец, Лизи, ты стойкая. Любой человек может проявить свою слабость и только так наша воля закаляется. Нельзя стать сильнее, ни разу не упав. Нужно только подняться и двигаться вперед. Поешь… Правда, я не хочу.

— Нет. Это твое.

— Давай на двоих, хорошо?

— Хорошо. — Лиз всхлипнула, но согласилась.

Не скрою, скромный незапланированный ужин пошел нам на пользу. На некоторое время поднялось настроение, снова появилась уверенность в завтрашнем дне. А цифры на стене продолжали уменьшаться. «1008», «1007», «1006»… «1000» — ровно сто. Отлично, постараемся! Справимся за несколько суток.

— Лиз, смотри. Осталось всего сотня. — Указал на указатель, имея ввиду километры.

— Еще так много… Но еще больше пути осталось позади… Поскорее бы выбраться отсюда…

— Ага. Наверное, дня два-три, и мы на свободе…

— Я рада… — В голосе девушки не было ни радости, ни грусти — одна усталость и желание, чтобы этот проклятый тоннель, наконец, закончился.

На самом деле, я не знал, что будет дальше — ведь никаких гарантий, что за отметкой «0» не окажется бетонной стены или, скажем, стальной решетки. Или Вилмера. Сложно сказать, что хуже для нас.

Сегодня ночью мне снились горы. Я видел их на одной из картинок из школьных учебников. Заснеженные вершины и леса у подножья. Белый, пушистый снежок аккуратно ложился на землю. Я трогал его рукой, он был, словно легчайшая вата. Наверное, во сне нет ни холода, ни боли. На то он и сон, чтобы дарить радость.

— Лиз, где бы ты хотела жить? — Спросил я во время очередного привала. — Может — высоко в горах? Или у моря? В центре города, в самом эпицентре его событий?

— На берегу озера. — Ответила она, почти сразу же. — Маленький уютный дом прямо у водной глади, окруженный лесами и горами, что бы нас никто не смог найти.

— А я буду немного скучать по небоскребам и бурной городской жизни, признаюсь… — Взглянув на Элизабет, мгновенно понял — девушка чувствовала себя виноватой. — Нет, не подумай ничего лишнего, озеро в горах тоже неплохо, особенно когда появятся дети… — Тут я осекся.

«Эх. Язык немного укоротить бы мне. Хоть иногда надо сперва думать, а потом уже и языком трепаться». — Корил себя за излишнюю разговорчивость.

— Де-е-ети? — Протянула та так жалобно, будто сама не мгновение превратилась в маленького ребенка. — Ведь я не человек, разве у нас могут появиться дети?

— Мы постараемся и у нас все получится. Помнишь, что сказала Лаура? Когда-то давным-давно, еще в школе, один мой учитель сказал: «Верьте всегда, надейтесь и делайте, только не сдавайтесь, не опускайте руки и невозможное станет возможным». И мы будем верить, надеяться и никогда не сдадимся. Мы будем счастливы, Лиз…

Хотя… Я уже был счастлив, встретил Элизабет и этого более, чем достаточно. Она — мое счастье…

— Почему-то мне не по себе, Рэт. Мне страшно, очень… — Элизабет снова расстроилась.

Мои слова, казалось, не принесли ожидаемого результата, скорее — наоборот, почему же?

— Это ничего. Скоро тьма рассеется, словно страшный сон, и мир засияет новыми красками. — Признаюсь, однообразие, холод и слякоть весьма и весьма удручали и меня, но я не выказывал виду.

— Нет. Не поэтому. Должно случиться нечто плохое… Мне снился Кайлер. Я слышала его голос.

— Это просто сон. Не думай о плохом… Лучше представь, как мы с тобой будем строить нашу семью… Надо думать о хорошем. — Я все не мог перестать сыпать глупыми утешениями, но голос Кайлера во сне меня насторожил.