Владимир Лизичев - Москва — Маньпупунёр. Том I

Найденная на земле местная субстанция, похожая на глину хоть на какие-то минуты утихомирила боль. Но та высыхая, стягивала кожу и чесалась, так что терпеть нельзя. Её симпатичный носик треснул где-то посередине и болел. Невдалеке, склонившись к воде, стояли пальмы, но там и вправду были миллионы красных муравьёв.

Надо было подумать, что делать дальше, впереди была ночь, холодная и опасная, а думать Жанна не могла, её охватило отупение и безразличие. Скоро ветер поменял направление и с ростом темноты пришёл холод и озноб, потом её стала бить дрожь.

А молчаливые звёзды смотрели с высоты и мигали сверху, яркие, огромные и далёкие, такие же далёкие как Москва.

Кожа на руках матери сморщилась и погрубела,

а ведь когда-то шёлк этих ладоней

укладывал меня спать

Переставший к тому времени сомневаться в своём здравом уме, Серов в последние несколько дней чувствовал себя неважно. Сказалось нервное переутомление, болезненные удары проклятых доз современной мировой фармакопеи и фарминдустрии. Его начали пугать громкие звуки. Силы душевные покидали его, появились перепады раздражительности и полного безразличия ко всему.

Не хотелось читать, есть, ходить на прогулки в больничный парк. Зато чаще спорил по пустякам, любому поводу, даже без такового с такими же, как сам, бедолагами больными.

Ночное то, двухмесячной давности странное рандеву, и исповедь Незнакомца на холме, конечно, помнил, не забыл. Но отнёс их на колеблющееся, мерцающее, зыбкое, текучее «флуктуационное» восприятие действительности, спровоцированное заболеванием… Скачки иррационального свойства, бывали и ранее, но предполагалось, что это не выходит за границы научных гипотез и поведенческих нормалей.

Здесь, по законам жанра, есть необходимость кое-что рассказать о детско-юношеских годах Немо.

Жили они тогда в Горьком (Нижнем Новгороде).

Единственный ребёнок в семье, обласканный, горячо любимый кандидатом физико-математических наук отцом и химиком, доктором наук матерью, с детства раннего привык читать научную литературу. Детской — про мышку и репку, рыцаря Айвенго и тому подобной, почти не было по причине вечной занятости и бедности предков, отдавших лучшие годы работе в разных «ящиках», но с одинаковым почтовым индексом и адресом Москва-450. Даже стены детской комнаты в одном месте, были по примеру известной в научных кругах особы женского полу, оклеены листами с математическими формулами и какими-то графиками. Само собой, понятными только специалистам.

Уважение одноклассников Сашка приобрёл довольно быстро — дрался, что говорится с остервенением и с теми, кто был старше и с теми, за кем были старшие. Очкарик, прятал их в карман, и смело шёл в потасовку. Неплохо стоял на воротах (по причине тех же очков), и футбольных и которые поменьше — в хоккейных, из одних и тех же коробок и портфелей.

«Ботаник» конечно, но чел.

Учился Саша не просто хорошо. Характерен такой случай. Однажды в школу пришла молодая, но весьма амбициозная учительница по физике.

Войдя впервые в класс на урок она, с целью познакомиться с учениками, вызвала к доске первую, попавшуюся на глаза фамилию (именно так не ученика, а ФИО). Молчание, повторила, на сей раз громче — Серов, никакой реакции. Головы и глаза всего класса упёрлись, в сидящего на первой парте очкарика. Худенький с коротким ёжиком волос на большой, лобастой голове, он склонился подслеповато, над толстым фолиантом. Справа и слева, что вообще-то было уже очевидным вызовом, лежали две высокие стопки книг с газетными закладками, явно не учебники по теме урока. Наглец, никого и ничего не слышал.

Поняв, что это и есть Серов, учительница подошла к самому краю стола или парты, за которым седел ещё один вихрастый мальчик, «незаметно» толкающий при этом соседа в бок.

Ни кем до того в учительской, не предупреждённая (сама, сама должна была через это пройти!), с некоей долей взрослого сарказма она выдала — Не изволит ли уважаемый Серов, посмотрела в журнал — Александр, выйти к доске и обрадовать нас и класс глубокими знаниями нашего предмета?

Ехидно так озвучила.

Будущий Немо недовольно оторвался от чтения, он уже привык к тому, что другие учителя на уроках, где он все же присутствовал, его не трогали, исключением были физо и труд. Он спокойно занимался своими важными делами, много чего-то читал или писал. Писал он в свои толстые большие 96 листовые тетради, что называется — как курица лапой. Кроме него никто прочесть не мог (это не касалось формул), за что постоянно получал нарекания, а вот претензий по знанию предметов к нему никогда не было.

Книги из библиотеки ему приносил паж и верный друг Митяй, только по просьбе и в ответ на рассказ об интересном взрослом мире и вследствие бескорыстной мужской дружбы.

Прошу, — педагог указала в сторону чистой доски.

Сморщив лоб, мальчик вышел и ожидающе удивлённо уставился на приставшую зачем-то к нему училку. Не часто его отвлекали от каких-то срочных дел.